Предупреждение: все имена, фамилии, обстоятельства и прочее - вымышлены. Любые совпадения - случайность. Любые выводы - неправильные. А мораль - тем более.

Сказка о близнецах

Страшная сказка для маленьких и взрослых предпенсионного возраста

1. Про Вовку

Жил-был на свете мальчик Вовка. Фамилия у него была Лунин, а отчество – Ульянович. Или Ильич. Теперь уж не помнит никто. Сначала он был маленький и очень кучерявый. На груди он всегда носил красную звездочку, а на шее красный галстук. Он был очень добрым, но упрямым и никогда-никогда, даже если строгий учитель ставил его в угол за неуставное ношение этих фенечек в школе, не снимал их. Даже спал в галстуке и со звездочкой.

Вовка был очень живым и любознательным мальчиком и любил экспериментировать. Бывало, поймает кошку бродячую или соседскую, схватит за горло, и давай ей хвост на кулак наматывать. Кошка орёт благим матом, а Вовка смотрит ей в глаза и улыбается. Интересно же, понравится кошке такой эксперимент или нет.

2. Собака Павлова

Был у Вовки закадычный друг Ванька. Фамилия у него была какая-то невзрачная – Павлов. Ванька очень переживал из-за своей фамилии. И поначалу даже в дневнике и в тетрадках подписывал вслед за нею «…ский». Но потом бросил. Надоело потому что. А у Ваньки Павлова была собака. Мирная такая, но большая – лабрадор. И вот приходит как-то Вовка к Ваньке в гости. Поговорили, во дворе в бабки поиграли, то да се. А, уходя, Вовка и говорит: дай, Вань, собачку мне твою на денёк. Хочу эксперимент над ней поставить. А Ванька лабрадора своего очень любил, хотя и кормил раз в день. Не дал Ванька Вовке собачку. Пожалел. Вот тогда Вовка в первый раз обиделся по настоящему и решил отомстить. Только пока не знал как. И с тех пор Вовка с Ванькой совсем дружить перестали. А Ванька, когда вырос, лабрадора своего разговаривать научил, и ему за это дело потом даже Нобелевскую премию дали. А не спас бы тогда собаку от Вовкиных экспериментов, глядишь – и не получил бы никакой премии.

3. Про царя

А когда маленький Вовка стал подрастать, случилась беда: злой царь поймал и убил его брата Сашку. Братишка-то всего только и  хотел подкараулить царя возле царской уборной и замочить. Но не успел. В уборную-то он проник, а там все в золоте. Пока отковыривал, его и застукали. Тогда Вовка очень расстроился и поклялся всем отомстить за брата. Но пока не знал как. Все что осталось у Вовки от Сашки – две тоненькие брошюрки. Из одной мальчик узнал, зачем же брат хотел подкараулить царя. Оказалось, что царь был не просто злой, а очень злой. Он ездил по всей стране на самокате и бил рабочих и крестьян. Поэтому надо было обязательно загубить злого царя, чтобы рабочие и крестьяне стали счастливыми и свободными, и чтобы их больше никто никогда не угнетал. А во второй книжке, которая называлась «Практическое пособие для начинающего ваххабита»,  Вовка вычитал как это сделать. И тогда точно решил убить царя. Все друзья, сестра Машка, мама и папа отговаривали мальчика от этой занимательной, но опасной затеи, но он был очень-очень упрямым и стоял на своем.

4. Ленинград и Европа

Когда Вовка подрос и пошел сдавать экзамены, то получил от учителей четверку по логике. Тогда он страшно обиделся, почти как на Ваньку из-за собаки, даже начал немножечко лысеть, и решил, что мочить надо не только одного царя, но и всю его семью, а также всех остальных, считающих, что по логике у Вовки пятерки не выходит. Только пока не знал как. Плюнул Вовка на логику и решил пойти другим путем. И пошел. Вернее поехал – прямо в Ленинград. Это в древности город такой был.

Сначала он просто хотел прийти к царю во дворец и дать ему по морде, а потом побить ногами. А потом понял, что просто так босиком во дворец не попадешь. Тогда туда можно было въехать либо на шикарном германском лимузине, либо на надежном броневичке отечественного производства. А денег у Вовки не было. То есть – совсем не было. И он решил копить сначала на отечественный броневичок.

Для начала Вовка устроился писарем в охранку. Вовка хотел научиться побыстрее писать, а заодно – чтобы можно было подглядывать в разные секретные документы, чтобы легче было пробраться к злому царю. Скоро Вовка так насобачился писать, что переписал весь архив недели за две. Правда, от скорости письма иногда из текста выскакивали некоторые слова, а иногда и целые предложения. Но Вовка не морочился и никогда не перечитывал написанного. А вот начальство иногда перечитывало. И как-то вызывает Вовку и говорит. Что ж ты, сукин сын, делаешь! Ты, говорит, Вовка Лунин или мечтатель кремлевский? Раньше в Ленинграде это такое ругательство было страшное. Так ленинградские москалей ругали. Москали тогда по левому берегу от речки жили, а ленинградские – по правому. Тыкали они пальцем друг в дружку, смеялись. А иногда даже и до мордобоя доходило. Ну, вот. Начальство и орёт, -  да, из-за тебя и твоих пропусков вся логика в документах путается! Обиделся тут Вовка крепко и на начальство с руганью, и на логику опять, и решил отомстить. Только пока не знал как. Уволился Вовка из конторы и уехал из Ленинграда в Европу. Это в древности деревня такая была.   

Приехать-то Вовка в Европу приехал, а делать чего? Он ведь только читать-писать тогда и умел. Походил Вовка, подумал, и решил устроиться в какую-нибудь газету собственным корреспондентом. Это чтобы на работу не ходить, а дома все время сидеть и мысли свои умные записывать, а потом морзянкой прямо в редакцию их переправлять. Факсы-то потом уже придумали.

Вовка сначала в съемной квартирке поселился. Жил один тихо, никого не трогал. Пописывал часто, много. Чего-то в редакцию отсылал, чего-то в стол складывал. Редакция иногда Вовкины вирши не принимала. Говорила, что, мол, логика слабовата. Но Вовка уже и не расстраивался. Понял, что это они пока еще его логику не понимают, но придет время, придет…

5. Надька и Инка

В деревне той всего один кабак был, «Три источника» назывался. Разливали, как и везде – водку, вино, да пиво, но тусовались там люди хорошие, не пьяницы какие-нибудь. Вовка тоже туда ходить повадился по вечерам. Пиво и разную всякую дрянь Вовка тогда совсем не пил. Все больше чайком баловался. Ну, а если с финансами туговато – то и вообще кипяточком бесплатным обходился. Тогда еще наливали. Там Вовка с Надькой и познакомился. Надька девкой была, ну, не сказать – красавицей, зато доброй (училкой в школе работала) и габаритной. 110х90х120 – оно, конечно, не модель, но глазу приятно. Понравились они друг другу очень и стали жить в месте.

Это уж потом Вовка Инку встретил. Вот это девка была! Глаз не оторвешь. Чернявая, глазастая, отчаянная была Инка. Очень любила речи в кабаке толкать, и все про свободную любовь. Говорила, дескать, что брачеваться никому не надо, а надо свободно – где захотелось, там и поженились. И чем больше, тем лучше. Ну, чтоб разнообразие было, так сказать. Многим Инка тогда своими речами голову вскружила, да не одними только речами. Вовка-то часто с Инкой про женитьбу спорил. Вовка в этом смысле тогда по старинке думал. Но Инку ж не переспоришь. Поборола она его, в конце концов. Но как-то раз Надька их вместе застукала. Расстроилась страшно и так отходила обоих бейсбольной битой, что все разговоры насчет этой самой свободной любви прекратились раз и навсегда.

6. Бейсбольная бита

А та самая бейсбольная бита к Надьке с Вовкой вот как попала. Решили они себе избу построить для совместного ведения хозяйства. Ну, построили потихоньку, печку сложили, в окна слюду вставили. Печник им веселый попался по фамилии Твардовский. Поддавал сильно, зато часто стихами разговаривал, и здорово у него это получалось. Все было б хорошо, да только Вовка очень любил чаек попивать, сидя у окна и посматривая на прохожих. Так ему на душе было спокойней за народ и думалось лучше. А в слюдяное окошечко не очень-то наглядишься. В те времена стеклянные окна уже были и продавались целыми пакетами, только стоили они дорого и делались в одном лишь только месте – в Америке. Это раньше такой район был в Ленинграде, где самые богатые жили. Дома там стояли высоченные и все со стеклянными окнами. Теперь-то уж этих домов нету. Попадали все. А раньше стояли. А окна тогда для всей этой Америки делал всего-то один маленький мягкий человечек. Звали его Вилька Заворотный. Ох, и хитер Вилька был, и головаст. Он в детстве, пока пацаны битами мячик гоняли, дома сидел и в монополию играл. Лучше него игрока не было. А как подрос, он эту игрушку в жизнь затвердил: организовал фирму одну, чтоб окна делать, ну, и там, жалюзи всякие, сопутствующие. Да так развернулся, что всех конкурентов под себя подмял. Окна-то у него были, если честно, не ахти какие. Бывало – то не открываются, заклинивает где-то, а то и не закрываются с первого раза, подвисают на шпингалетах и все тут. Но лучше все равно ничего не было, так что, если кто хотел себе окна стеклянные, тому приходилось Вилькиным товаром пользоваться.

Вот. Ну, Вовка с Надькой как-то денег скопили и решили окна стеклянные вставить. Позвали Вильку, конечно. А пока ждали, пошли во дворе в лапту поиграть. Тут Вилька и подкатывает на своем Патриоте (это машина такая была паровая, самая модная). Эй, говорит, ребята, а у нас в Америке почти такая же игра есть, только бита другая. Хотите вам нашу, американскую биту подарю? А вы ее на своем европейском поле опробуете. А чё ж не взять, если дают. Так и попала эта бита в Вовкин с Надькой дом. А потом навсегда закрыла вопрос о свободной любви. Никогда не знаешь, какая вещь и где пригодится.

Ну, а окна Вилька свои им вставил, целых два. Да еще и жалюзи повесил почти бесплатно, в подарок. Только бракованные эти жалюзи оказались, с дырками. Поэтому, наверно, Вилька их так дешево и отдал. А Вовка потом на ночь эти окна старым макинтошем завешивал, чтоб свет не пробивал.

Вовка с Надькой хорошо тогда жили, один раз всего только поругались. Это когда Вовка статью очередную писал, потому что вдохновенье на него нашло. А тут Надька заходит и с глупостями своими: Вов, может чайку? Ну, и не сдержался Вовка. Грубо так от чая отказался. Надька потом целый день дулась. Но помирились они и больше никогда уже не ссорились.

7. Близнецы

Жили-то они жили. Но только Вовке мысль единственная покоя не давала – как со злым царем расправиться. И так думал и эдак – ничего в голову не приходит. Ну, не бомбу же, в конце концов, мастерить. Ну, не стильно это. Да и с химией у него было как-то не очень. Думать про это Вовка любил в том самом кабачке за чайком. Вовка ведь там не только с девушками знакомился. Там еще и пацаны были приличные, конкретные и реальные. Часто в кабачок заходили братья-близнецы. Много близнецов тогда было. Например, братья такие заходили – Феликс и Лёва. А клички у них были такие: у Феликса – Железный,  а у Лёвки – Иудушка. Оба высокие, с бородкой, просто так не отличишь. Поэтому Феликс всегда в кожаном пальто ходил и с маузером пластмассовым, а Лёвка – в шинели был и с такой маленькой берданкой, тоже пластмассовой. Тогда еще настоящее оружие не разрешали по улицам носить. Это уж потом все как с цепи сорвались – с портупеями стали в приличные места заходить, с шашками, с УЗИ, да с наганами. А раньше безобразия такого не было.

Еще там был один очень симпатичный парень – Йоська по кличке Усатый. Йоська невысокий был, коренастый, лицо рябое, а на лице – усищи огромные. Девчонкам он очень нравился, только боялись они его. Неразговорчивый был Йоська. Взгляд тяжелый, пронзительный, очень хитрый. Того и гляди – по башке треснет. Йоська вино любил красное пить и трубку курил (говорят, с детства). Потом Йоська очень знаменитым стал, его все вокруг знали, и даже про него и про его страшные усы стишок детский был – «Тараканище» назывался.

Но самыми необычными и интересными в этой компании были сиамские близнецы – Карлуша и Фридка. Фридка пиво любил больше всего, а Карлуша вообще кроме водички водопроводной ничего не пил. Но в остальном похожи были очень: оба солидные, с окладистыми бородами. У одного отчество было Марксович, а у другого – Энгельсович. Это потому, что они разнояйцевыми близнецами были, то есть отцы у них были разными. Они в детстве совсем друг друга не знали, хотя и сиамскими близнецами были. Просто как-то не доводилось сталкиваться, интересы не пересекались. Познакомились они уже в зрелом возрасте в этих самых «Трех источниках». Фридка тогда уже солидным капиталистом был с заводами, с секретаршей. А Карлуша был очень бедным и худым. У него денег даже на презервативы не было, и поэтому к моменту знакомства у Карлуши уже почти шесть детей было наделано. А как только посмотрели они друг на друга, сразу близнецов в себе признали. Братья, всё-таки, родная кровь. И решил Фридка Карлушу откормить. Позвал в дом, фабрики свои показал, все рассказал про жизнь свою нелегкую.

А Карлуша – умный был пацан. Увидел он это Фридкино богатство и сразу всё понял, как капитализм работает и как прибавочная стоимость образуется, за счёт которой Фридка и отъелся так конкретно. Карлуша сам работать не любил, только думать предпочитал и мысли свои записывать. И вот в результате раздумий этих получилась у него толстая-толстая книжка, «Капитал» называлась. В книжке этой Карлуша все Фридкины секреты воспроизводства выдал и всему миру рассказал. Книжка получилась интересная, бойкая. Её до сих пор девчонкам и мальчишкам читать дают, потому что Карлуша там все правильно описал и не наврал нигде. Такие книжки для детей очень полезные. Побольше бы таких умных книжек печатали.

Вообще, интересные там разговоры происходили. Официантом в этом кабачке был немец один по имени Иммануил. Но длинное это имя было, не выговоришь. Поэтому все его запростецки Илькой звали. Он Вовку все время подкалывал. Умный он был, но грубый до невозможности, как напильник. И все норовил в разговоре на непристойности скатиться. У Вовки от его слов иногда даже остатки кудрей шевелиться начинали. Этот Илька как-то к Вовке подсел и говорит: Вот, Вовка, сидишь ты тут, чаек попиваешь и яйца чешешь. А ты прикинь, какая штука получается: нащупал ты свои яйца – значит есть они, а не нащупал – значит звездец, нету! Вовка аж поперхнулся от такого. Ну и чё, говорит, это значит. А Илька ему с хитрой такой улыбочкой: а то Вовочка, что объективная реальность дается нам в ощущении. Потрогал, нащупал – значит есть, а не нащупал – значит ни фига нету. Понял?

И Вовка вдруг все понял. Понял он, что никакого Бога нету, и что вся религия – есть опиум для народа, другими словами, как Вовке подумалось, это – род духовной сивухи. Про сивуху Вовка записал даже, а то, думает, про опиум рабочие с крестьянами могут и не понять, а с сивушным примером – сразу всё ясным станет для масс народных. А церкви все, решил Вовка, взорвать надо. А попов этих толстозадых - тоже отправить в трудовые пионерские лагеря на перевоспитание. Легко сразу стало на сердце у Вовки, спокойно. Да, если б не этот гарсон с длинным названием – сам бы Вовка век не додумался.

9. Количество и качество

И еще там пара близнецов была – Герка и Людка. Оба пацаны были, тоже немцы. А Людка – это сокращение от Людвига. Ходили они вместе всегда. И как садились за пивко, сразу вокруг них народ собирался. Очень интересно они разговаривали. Например, один говорит, вот, мол, количество в качество переходит. Смотри, я кружку пива выдул – нормально, а две – уже пьяный. Вот тебе и количество в качество. Вовка, поскольку алкоголь не употреблял, ничего понять так и не смог. К чему это они?

Про количество с качеством ему потом бармен рассказал, Димка Менделеев. Этот Димка очень любил коктейли всякие мешать. Напился он однажды на ночь своего коктейля и сон ему приснился, а во сне таблица ёксельная со всеми химическими элементами. Ну, Димка Вовке и объяснил на пальцах: гляди, Вован, – берем золото. Это атом. У него вокруг ядра пять орбит. Четыре уже забиты, а на пятой всего один электрон носится по кругу. Добавим еще один электрон, и уже не золото будет, а ртуть. Видал?

Увидать-то Вовка увидал, только не понял зачем. Ты, - говорит, - Димка, с дуба что ль упал? На фига золото портить, это ж – дорогой металл, его ж на любую валюту в любой стране обменять можно! А Димка и отвечает: - Говно это – твое золото. Ты про красную ртуть слыхал? Пацаны на нем такие бабки наваривают в отдельно взятой деревне, что никакое золото не катит. Вот.

И вообще, говорит, электрон – это офигенная сила! На одном всего электроне знаешь сколько капусты нарубить можно? Вон, у Толяна спроси, у Чубкотского, когда появится. Он этим делом сейчас вплотную занимается.

- А чё? – Вовка поинтересовался тогда, - вот атом этот из ядра и электронов состоит, а сам электрон из чего сделан тогда?

А Димка отвечает: - знаешь, Вовка, мозги тебе пудрить не буду, у тебя и так уж голова вся забита. Вон, мысли из ушей вытекают. Я тебе одно скажу честно: электрон неисчерпаем. Так же, как и атом! Во, как раз Адамка зашел, гляди. Он подтвердит.

А Адамка был тогда большой специалист по атомам. Его все знали, и он тоже всех знал. Атомом владел виртуозно, чего хочешь из него сделать мог.

- Эй, Адамка, - обратился к нему Вовка уважительно, - ну-ка, дай нам свою профессиональную консультацию насчет неисчерпаемости атома.

Посмотрел на него Адамка усталыми глазами и ответил всего одним только словом: - Неисчерпаем! И хоть всего одно слово он произнес, но почему-то сразу ему все поверили про это дело.

Но дело-то не в атомах было, а в чудесной трансформации количества в качество. Вовка до конца-то опять не понял. А чё, говорит, если взять большую кучу г--на и еще г--на добавить, то из этого количества качественная конфетка получится? Эх, Вовка ты, Вовка, - загрустил Димка. Из каждого правила исключения бывают. Так вот это как раз исключение и есть – из г--на добра не сделать, только удобрение, зато наоборот можно, и очень даже легко.

И еще Димка Вовке пытался объяснить про количество с качеством. Смотри, говорит, берем чистый спирт. Пить его можно, но трудно. Теперь разводим его чистой водой до 40 градусов. Выдыхаем. Ху-у-у… Пьем. Вдыхаем, хлебушком занюхиваем. Выдыхаем. Ху-у-у… Вот это дело, вот это качество при минимальном количестве!

Но Вовка ж не пил, откуда ж ему было знать про ощущения от этого качества, про которые его еще Илька-половой учил. Не понравился Вовке пример этот.

А всем другим очень даже понравился. С тех пор водка навсегда сорокоградусной стала, а Димке за это потом, как и Ваньке Павлову, Нобелевскую премию дали. Во как бывает. Если б Вовка тогда про количество с качеством не спросил, не видать бы Димке Нобеля.

10. Единство и борьба противоположностей

А еще случай в «Трех источниках» был с Вовкой. Осенью случилось. Вовка вообще себя неважно чувствовал весной и осенью. Муторно у него на душе становилось, скверно. В это межсезонье Вовка обычно за столом сидел и писал. Всё, что в кабаке услышал, что самому в голову пришло – всё записывал. Хотел потом книжку издать. И вот сидит он как-то с чайком в кабаке, пишет, и вдруг, слышит как будто внутренний голос.

- Вовка, - говорит ему этот голос, - ты чё, болван расселся тут, чё ты пишешь всякую ахинею, бумаги что ль не жалко? Пошел бы, вон, Надьке дров помог наколоть.

- О! – удивился Вовка – ты кто такой там внутри?

- А я, - говорит, - твоё второе я. Совесть твоя – я. Я тебя буду корить и критиковать, а ты будешь мучиться и переживать за всё, что ты сделал, делаешь и будешь делать.

- Какая, в жопу, совесть, - воскликнул с негодованием Вовка - то есть ты тут будешь мне жизнь портить, а я мучиться из-за этого?

- Как какая? – искренне удивилась совесть, - совесть я. Твоя. Классовая!

Хотел, было, Вовка выгнать совесть эту тогда, но как про классовую услышал, подобрел сразу.

– Ладно, - говорит, - хрен с тобой, живи пока, только сильно не мешайся. А сам подумал: во, блин, глюки пошли – был один человек, стало два, да еще друг с другом не согласные. Так ведь и свихнуться можно.

А тут как раз за соседним столом Карлуша с Фридкой поссорились. У них из левого кармана трёшка пропала. А слева всегда Фридка сидел. Короче, он подумал, что Карлушка сбоку руку просунул и трешку эту утянул. С Карлушкиной-то стороны карман всегда пустой был. И так расстроился Фридка и обиделся, слов не найти. Он же Карлушу и так кормил, поил и одевал, а тут такое дело – стырил брательник по мелочи. Противно стало Фридке, гадко на душе. Ну, он взял да и заехал со своего левого бока в Карлушино правое ухо.

А видно, действительно, Карлушка взял. Потому что даже не спросил за что, а сразу же, без слов, Фридке ответную залепил. Сцепились они, короче, друг другу в бороды. Один орёт – гад, ты зачем трёшку стащил, я ж тебе и так денег даю сколько хочешь! А другой кричит – сволочь! Эксплуататор вонючий! Ты свои деньги на народных слезах накопил. И если у тебя много, а у меня ничего, то я имею право у тебя взять! Фридка даже опешил и чуть не на шипение перешел - Да, кто ж тебе такое право давал – спрашивает – без спросу у людей брать?

А мне давать ничего не надо, - Карлуша тоже зашипел, - я ни от тебя, ни от природы милостей ждать не собираюсь, а сам возьму!

В общем, долго они так собачились, а потом всё равно помирились. Братья, всё-таки, родные, хоть и разнояйцевые. Да, и как не помириться, если все равно дальше жить вместе. Это потом уже, когда их распилили на двоих, все наперекосяк пошло. А тогда – да ты что? – тогда они не разлей вода были, сиамцы эти.

11. Отрицание отрицания

Как-то к Вовке Йоська привязался. Слушай, говорит, давай в игру с тобой поиграем. «Несознанка» называется, или - «отрицалка» ещё. Вовка сначала отнекивался, посидеть спокойно, подумать хотел. Но от Йоськи разве отстанешь? Если вобьётся ему чего в голову – прилипнет как банный лист, ничего поделать нельзя. Ну, Вовка покочевряжился маленько для проформы, а потом видит – деваться некуда. Ладно, говорит, давай, хрен с тобой.

Обрадовался Йоська. Вот, говорит, я тебя, Вовка, тестировать щас буду, типа по Тойфелю: я тебе тезис, а ты мне ясный ответ. Только не так, чтобы как идиоты эти – да-да-нет-да. А ты говори чётко – отрицаешь или нет. Понял?

Ну, понял он или не понял – Вовка тогда не понял. А какая разница-то? Всё равно не отвяжется. Ладно, говорит, начали. Ну, Йоська тоже – руки потер от предвкушения удовольствия – и говорит, мол, поехали, даже рукой махнул от переизбытка эмоций.

- Бог есть?
- Не-е, нету - отрицаю!, - не замедлил Вовка с ответом.
- Царь добрый?
- Отрицаю! – Вовка гаркнул без запинки.
- А то что царь, тебе ненавистный, крепостное право почти что отменил, зарплаты бюджетникам и пенсии повышает, - отрицаешь?
- Не-е, ну, отменил. Не, ну повышает, конечно. Этого не отрицаю. Только всё равно не хватает.
- Значит, в целом отрицаешь политику царя, всё-таки? – хитро прищурился Йоська.
- Ну, в общем, - отрицаю.
- Ты Нинку Андрейкину тр…л?
- Ты чё, Йоська? А кто это? - обиженно ответил Вовка, - отрицаю, в натуре! А сам украдкой на Надьку посмотрел. Она за соседним столиком сидела и с Фридкой заигрывала. Йоська взгляд Вовкин перехватил, ухмыльнулся в усы, прищурился, и опять за свое:
- Ты последнюю Фридкину статеечку про диалектику природы читал?
- Ну, читал, - Вовка отвечает.
- Не - ну, читал, а отвечай по уставу.
- Не отрицаю.
- Хорошая книжка?
- Говно.
- Отрицаешь значит?
- Категорически! – стукнул Вовка по столу кулаком.
- Отлично! Дальше идём, - еще больше прищурился Йоська. – Ты ночью в постели под себя ходишь?
- Это чё, допрос что ли? – опешил Вовка.
- Отвечай, давай, быстро.
- Ну, тогда отрицаю.
- А ты чё больше любишь – с Надькой целоваться или в бабки играть?
- А чё тут отвечать-то? Отрицаю или не отрицаю? А главное чего я отрицаю? Или нет? Вовка совсем уже запутался.
- Мудак ты, Вовка,  - рассмеялся Йоська по-доброму.
- Ты чё обзываешься-то? – обиделся Вовка, не ожидая такого поворота игры. – Ты чё вообще пристал-то? Чё за игра-то эта твоя? Ну – отрицаю, ну, не отрицаю. И чё?
- А – ничё, Вовка. Фигня это всё. Ну, пошутил я, не обижайся. Я ж знал, что ты честный чувак и правду мне всю скажешь и про диалектику природы, и про Нинку. Подружка она моя, самая лучшая. Пойдем лучше, с Нинкой тебя познакомлю. Классная тёлка, принципиальная. Она у меня сейчас секретарем работает, генеральным. Такие нам очень даже пригодятся ещё. Пошли, короче, пока твоя Надька с сиамцами развлекается, а то будешь потом опять весь в синяках ходить.

А Вовка тогда и не обиделся сильно, а наоборот - задумался. Вот, блин, - думал Вовка, - как надо правильно вопросы на референдум составлять. И записал в блокнот как – по правилу отрицания отрицания.

12. Оппортунисты

И еще в «Три источника» близнецы заходили – Гришка Радомыльский и Левка Розенфельд. Клички у них были – Зинка и Камень, никто уж не помнит почему их так обозвали. Ребята они весёлые были, разговорчивые. А как водочки Димкиной сорокаградусной тяпнут, сразу в пляс пускаются. Подхватывают друг друга под руки и давай по кабаку шататься – две шаги налево, две шаги направо. И ничего с ними поделать нельзя было. Доставали они всех своими танцами, и никто их остановить не мог.

И вот, сидит как-то Вовка с кипяточком, а тут как раз Зинка с Камнем отплясывать наладились, и кто-то из них Вовкин столик задницей задел. Облился Вовка кипятком слегка и рассердился не на шутку. Ну-ка, говорит, разбойники, идите сюда, разговор есть! Эти двое сначала не поняли, что их окликают, и еще пару столов успели задеть в танце своем дурацком. Тут Вовка не выдержал, подошел к ним сам и говорит: 

- Что вы тут болтаетесь как правые и левые оппортунисты? То вас, говорит, туда заносит, то - сюда!

Удивились Гришка с Левкой.

- А чё? – говорят,  - танцуем мы просто, нельзя что ли?

А Вовка им – да кто же так танцует, блин?! Ну-ка, идите сюда в центр, я вас научу правильному и безобидному для природы танцу. Стали-ка в затылок друг другу и спиной к двери. Вот так. А теперь пошли – шаг вперед и два назад, смело, как говорится, товарищи, в ногу. Во! Вот это нормальный танец! – научил их Вовка.

Короче, через две минуты такого танца братья за порогом кабака оказались, а Вовка за ними дверцу аккуратненько прикрыл. И сорвал аплодисменты. Такой Вовкин подход к делу всем посетителям очень даже понравился.

Так Вовка выпроводил из «Трех источников» весь левый и правый оппортунизм, вынес, так сказать, его за скобки. С тех пор так и пошло: как Гришка с Левкой свои танцы начнут, так через минуту-две их уж и не видать за порогом. Тихо стало в кабаке, спокойно.

13. Левый уклонист

В «Трех источниках» тогда ещё весело было. Там паренёк один на фортепианах наяривал –  заслушаешься. Женька Кошкин его звали. Все умел - и мурку, и моцартов с бетховенами, и лирическое всякое. Вовка больше всего романсы на стихи деревенского поэта Есенина любил. Особенно этот: «По тундре, по железной дороге, едет поезд, в натуре, Воркута-Ленинград». Хороший романс, жалостливый, протяжный. Его там под Женькин аккомпанемент мужичок один солидный пел с крепким голосом. И в парике. Как зовут - уже забыли все. Да, в общем, и не знал никто. Он больше по подсобкам шуршал, а петь выходил редко, только когда специально просили.

А Женька, когда играть начинал, всё время голову на левую сторону склонял почему-то. И как-то раз Вовка к Женькиному фортепьяну подсел, а тот как раз Аппассионату на клавишах разворачивал. Послушал Вовка с удовольствием. Да, говорит, молодец ты, пацан, хорошо играешь. И музыка эта удивительная, нечеловеческая какая-то музыка! И спрашивает так подозрительно:

- А чё ты, говорит, Женька, всё время голову налево скашиваешь? Ты чё, левый уклонист что ли? Левизна – это вообще-то детская болезнь такая.

Насупился Женька. - А чё это – левый? Я не левый, я – просто уклонист.

- Не-е, - Вовка отвечает, - просто уклонистов не бывает, а бывают только левые или правые.

- А вот и бывают, - возбудился Женька. - Я, например, просто уклонист - я от армии кошу, откашиваю, в смысле! Я, - говорит, - как теперь выражаются, - уклонист-балалаечник! Вот.

Про балалаечника Вовка не понял: вроде же по клавишным Женька специалист, а не по струнным… Но ничего тогда Женьке обидного не сказал, хотя такой подход к исполнению гражданского долга про себя не одобрил. А про уклонистов, ну, что они такие разные бывают, так подумал: Вот она, жизнь-то, какая разнообразная. Век живи – век учись! И в блокнотик себе накарябал для памяти: Учиться. Учиться. Покрутил в руках карандашик заточенный и добавил еще раз: Учиться!

14. Форма и содержание

Как-то Вовка с Надькой сидели за столиком вместе с Фридкой и Карлушей, и ещё Герка с Людкой подсели. Обсуждали новое Надькино платье: что в нем важнее - материя или покрой. Так ничего и не решили. Вовка вообще мыслил широко и понимал в материях. Он вдруг и заявил:

- Да, мне, по сути, это платье по фигу! Мне главное – что в этом платье внутри, Надька то есть.

Зря это он так сказал. Потому что спор сразу с новой силой разгорелся.

- Ну, ладно, - Карлуша говорит, - резонно рассуждаешь, Вован. А теперь скажи, что для тебя в Надьке самое главное – базис или надстройка? Ну, в смысле…

- Да, понял я, понял, - Вовка отвечает. Для, меня, говорит, самое главное – единство формы и содержания! Все аж присвистнули. Во, выкрутился Вовка! И Надьку в краску не вогнал и проблему закруглил. А Надька сутулилась обычно, а тут распрямилась вся так, что аж талию стало видать.

15. Материя и разум

Ну, баба с возу, как говориться – одно облегчение. Тут у пацанов настоящий разговор потёк. Вовка говорит, - я вот, мужики, одного никак не пойму – самого главного. Кто тут у нас самый основной? Кто это все, и нас в том числе, сотворил и теперь так изощренно издевается? Ну, ты даешь, Вовка, - Герка в разговор встрял. Ну, я, говорит, точно не скажу, но думается так – без всевышнего разума тут не обошлось. Такое мог только Творец сотворить. Ага, - поддакнул Карлуша, - натворил, уж скорее, твой творец. А нам теперь расхлебывать. Я вот так, братаны, полагаю, что всеми нашими поступками голод управляет. Жрать охота – пошел, пожрал и отлегло. Дальше можно жить спокойно. Для этого мы и работаем. Товар – деньги – товар, - помните из меня? Деньги одни, а товара два, потому что деньги не сожрёшь. А всё для чего? А чтобы желудок полный был. Для этого все и пробавляются наёмным трудом, чтобы хавку было на что купить. Купил – продал – купил. Или наоборот. Так и живем. Вот. Такую вот трель выдал тогда Карлуша и украдкой посмотрел на Фридку. Про трешку вчерашнюю, наверно, вспомнил. Но Фридка на Карлушку внимания не обратил. Своё думал.

- Точно, - говорит, - ты, Карлуша, проблему обозначил. Я тоже думаю - всё должно иметь конкретно-реальное объяснение. А про творца – сказки все это. Никто его не видел никогда и не увидит. Вон, ещё Илька, официант наш, давеча сболтнул: чего не нащупал, того значит и нету. Прав он, хоть и половой! Я вам так всем скажу. Жисть наша, братцы, есть нелегкий способ существования белковых тел! – и палец вверх поднял. За столом все аж замерли в онемении и ждали, что дальше будет. Вовка тоже обалдел и заморгал часто-часто. Проморгался он и говорит, - ты чё, Фридка, охренел? Это я белок? Это мы тут все белки? И всё? Блин! Да, сам ты белок протухший! – заорал Вовка.

- Не белок он, а желток, - буркнул справа Карлуша, - вон, пива фигачит по пять литров за вечер - вся печень уже распухла у него. А мне мучиться.

В общем, не решили они эту проблему тогда. Так все и остались при своих.

Вовка и про белок и про желток знал уже. Его ещё в детстве сестра Машка яйца сырые пить заставляла. Издевалась, зараза. Про птичий грипп она не знала, про сальмонеллёз! Все знали, а она – нет. Правда, Вовка про это тоже тогда ничего не знал. Он тогда всё больше на овощи-фрукты налегал, на соевые котлеты, а больше всего - конфеты любил. А конфет не было. Сахар один. А яйца, белки-желтки эти - противные были для Вовки. Вечно в перьях всё, воняет чем-то. Фу! А Машка ему всё – ешь, Вовонька, ешь. А то умом слабенький будешь. Жрёшь свои соевые котлеты, а соя нынче трансгенная вся пошла. Вот мутантом и вырастешь, - так сестрица Вовку стращала. Хрен тебе – умом слабенький, хрен тебе – мутант! – Вовка на сестру всегда так в ответ ругался, и сейчас, когда про белок услыхал, тоже захотелось ответить крепко.

Короче, знал Вовка всё про белок этот, потому что не только его видел, но и пробовал. Говно он – белок этот. И понял Вовка, что если Фридка и прав насчет белка (а Вовка бы на рубль поспорил, что не прав Фридка!), то с одним белком справедливое общество не построишь, даже для рабочих и крестьян. Это точно. Ох, тяжелой была эта Вовкина дума.  Да, если таким белкам в руки оружие дать, они ж разнесут всё к чертовой матери, хуже монгольской орды, не пощадят никого! – прикидывал Вовка, - должно ещё что-то быть в мозгах, кроме белка. Но промолчал он, потому что не знал, что именно там должно быть. А кто вообще знал тогда? А кто сейчас знает? Хоть и обиделся Вовка порядком за белок, но мысль Фридкину в блокнотик аккуратно занес. Заранее ведь не узнаешь, где какая фиговая идея и в какой компании сгодится.

16. Телефон и телеграф

А как-то ещё разговор зашел о том, чего надо взять, чтоб всем миром управлять. Тут тоже большая компания собралась. И эти все, что про материю судачили, и Йоська подвалил. Много народу было. Тут опять Карлуша начал. Надо, говорит, овладеть всеми заводами, чтобы все производство всех товаров контролировать и от этого много денег получать. И опять на Фридку покосился. Йоська тоже выступил, хотя редко говорил, молчал всё больше. Согласен, говорит – если все заводы-фабрики прибрать, то это ж сколько пулеметов с пушками можно отлить! Всё можно завоевать, весь мир! Точно! – это Феликс с Левкой Йоську поддержали. Я бы с маузером тут остался, - Феликс говорит, - а Лёвку бы мы на мировой подвиг сподобили. Он у нас мастер по сетевому распространению, вот и распространял бы наши идеи в массах. В международном, так сказать, масштабе.

Тут ещё пацаны подвалили и тоже все братья-близнецы - Ромка с Толяном Чубкотские (это тот самый Толян был, который капусту из электронов извлекал) и Вовка Гусь с Борькой Берёзой. Эти все проездом были, на футбол ехали куда-то на острова. Самый интересный из них Борька был. Из-за клички своей. Ну, Вовку-то Гусём прозвали из-за фамилии, Ромку с Толькой – по происхождению. Тут понятно. А вот откуда Борька свою кликуху получил – никто не знает. Фамилия у него простая была, почти как у Вовки нашего местного, только на одну букву длиннее. Елунин он был – по матери. А вот за что его Берёзой окрестили? Может, родился он в таких местах, где березы массово росли, может ещё что? Чёрт его знает.

Короче, Ромка с Толяном сразу в разговор встряли, без подготовки. Вы, говорит, ребята, не масштабно мыслите. На фига заводы-фабрики, если они без энергии работать не будут? Надо скважины сразу приватизировать, ну, захватывать, в смысле, и шахты. Короче, первым делом прибрать всё, что горит – дрова, уголек, нефте-газ. Тогда всех вокруг можно наэлектрифицировать и на колени поставить. А ваши эти фабрики-заводы не нужны никому. Чё париться с производством, когда бабки сами из-под земли текут? Ведро подставил, натекло, и отдыхай, не парься. Сказали они это и уехали тут же, потому что на футбол опаздывали.

Вот, умные ребята, подумал Вовка тогда. Действительно, здорово! Но все равно работать надо. Текут-то они текут. А ну, как всё вытечет и кончится, чего тогда делать? Да и электрифицировать всю деревню – хлопот не оберёшься. Не-е, подумал Вовка. Тут надо с умом подойти. Лучше уж сразу всё - и заводы-фабрики прибрать и шахты-скважины. Так оно надежней будет.

Тут очередь дошла и до Гуся с Берёзой. Эх, они говорят, вы! Труженики долбанные. Вы где живете, вообще?

- Как где? - обиделся Вовка за место постоянной регистрации. – В Европе мы живем! И чё?

- А то, - близнецы отвечают, - что эти ваши штучки все – заводы, фабрики, вместе с энергетикой - на хрен не нужны никому. Индустриальное общество кончилось уже, нетути его. Теперь у нас цивилизация информационная настала.

– Это как? – не понял Вовка.

- А так, - отвечает Гусь, - что самое дорогое на нынешний день – это информация.

- Ага, или дезинформация, - поддакнул Берёза.

- Короче, есть у тебя чемодан с информацией, значит - и деньги будут, а нету - зашивай карман и рот подвязывай, чтоб челюсть от голода не отваливалась, - закруглил Гусь свою мысль. И тут же смылись куда-то братья после этих слов, так что и отвечать Вовке стало уже некому.

Вот это да! – подумал Вовка. Это ж самое оно! Это ж – ничего делать не надо, а только информационный канал отыскать, оседлать его, или, может, крантик какой приделать - и все проблемы решены! Впаривай всем подряд чего хочешь по этим каналам, глядишь - и поверят! Очень обрадовался Вовка такому подходу и сразу всю информацию про это дело в блокнот занес. Коротко так набросал: Почта. Телефон. Телеграф. Потом подумал - как эту информацию еще транспортировать можно - и добавил: Вокзал.

17. Апрельские тезисы

А Йоська всё за Вовкой приглядывал. А как Вовка последнюю точку в блокнотике поставил, так и спрашивает: чё это ты, Вовка, всё время в блокнот записываешь? Не провокатор ли ты, случайно? Чё это – провокатор? – умеренно обиделся Вовка, - я все умные мысли записываю. Хочу потом собрание сочинений издать о пятидесяти четырех томах. Решил уже. А сначала – томик хочу маленький написать для рабочих и крестьянствующих про борьбу сил добра и зла. Чтобы они узнали - как на самом деле весь мир устроен и про классовую борьбу, что она – движущая сила всего трудящегося класса в его, так сказать, революционном развитии. В общем, говорит, хочу новое понятное Евангелие написать, и чтоб отпечатали его крупным атеистическим шрифтом!

И, как-то, дело по весне было, в апреле, понес Вовка свой блокнот к издателю Захарке. Захарка тогда очень знаменитым был. Он всё больше детективы интеллектуальные печатал, ну и иногда еще, просветительскую философскую литературу для неграмотных. Пришёл Вовка, - вот, говорит, товарищ Захарка, – книжку принёс, напечатать хочу. Полистал Захарка Вовкин блокнотик и говорит, - тут, Владимир Ульянович, книжки никакой не получится. Мысли-то у Вас интересные, революционные, так сказать. Но уж больно мало их, мыслей этих. У нас даже томик Коэльо - и то толще выходит. А это не книжка совсем - это у Вас тезисы, уважаемый. А авторефераты и тезисы мы не печатаем, крупные формы предпочитаем. Так что, извините покорно, творческое сотрудничество у нас с Вами вряд ли получится. Отнесите Вы это, пожалуй, в газету какую-нибудь. Вежливый был, сволочь.

А Вовка и не расстроился даже. Послушал Захаркина совета и отнес свой блокнотик в газету «Икру». Там эти записки все и опубликовали с удовольствием. А главный редактор очень хитрый был. Посмотрел на Вовку внимательно и сразу бойкий заголовок придумал. Так и назвал – «Апрельские тезисы».

18. Красный террор

Как-то Йоська в «Трех источниках» сидел, винцо потягивал и тоненькую книжку почитывал, бормоча что-то себе под нос. Вовка подсел рядом и подслушал. "Имущие должны иметь как неимущие, и покупающие как не приобретающие, и пользующиеся миром сим как не пользующиеся"; "не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут", - бормотал Йоська.

- Это чё, Йоська, - поинтересовался Вовка, - Карлушкину фигню перечитываешь?

- Не-е, - отвечает Йоська, - Евангелие это. Стырил я его, ещё когда в семинарии учился. Вот, почитываю иногда для успокоения, так сказать, мятущейся души. Вообще-то, я в эту фигню всю не особо верю. Пережиток это и массовый гипноз. Но иногда страшно становится. Я, например, когда на дело какое иду, всегда про себя чего-то типа молитвы зачитываю. Примерно так: Господи – владыка небесный (если ты есть), спаси мою душу грешную (если она у меня есть)! С одной стороны – соглашательство всё это с неизвестной потусторонней силой (в другие времена и шпионажем можно было бы назвать в пользу космических врагов), а с другой – вот он я, живой и целый пока.

- А чё, нормальная книжка, - воодушевился Вовка, - справедливая. Про трудящихся и угнетателей. И вообще про равенство, как я тут из-под твоих усов услыхал.

- Не знаю, Вовка, не знаю, - задумался Йоська. Равенство, оно, конечно, – вещь полезная. Только сначала надо кому-то всё у богатеев отнять и неимущим раздать. А вот кто это делать будет и какими средствами? Вот в чём вопрос. Буржуины-то, небось, просто так добро свое не отдадут. Отнять надо. Экспроприировать, то есть. А как - я, говорит, пока ещё понять не могу.

- А чё тут понимать-то? – Вовка аж подпрыгнул. – Цель у нас благородная, раз про это даже в Евангелии прописано тыщу лет назад. А раз благородная, значит все средства хороши! Сперва, говорит, суд надо справедливый создать, чтобы он всё добро справедливо перераспределил по понятиям. Ну, в смысле - по закону. И закон написать, чтобы, дескать, всем всегда всего поровну доставалось.

- Не-е, Вовка, с этим ты не прав. Суд – это дело долгое. Они могут годами там вопросы решать, а нам надо, чтоб сразу всё было – поделили и разбежались. Лучше вместо суда комиссию какую-нибудь придумать, чтоб быстро работала. И назвать её, например, чрезвычайной. Ну, так сказать, чтобы сразу подчеркнуть – работает, мол, в форсмажорных обстоятельствах. И присяжных разогнать, а то они со своей присягой, да со всяким гуманизмом дурацким работать нашей комиссии не дадут. Нам только один закон нужен насчет несправедливого передела: чтобы претензии принимались в течение трёх дней. Если за три дня жалобы не поступит, значит всё – чрезвычайка наша справедливо всё поотнимала. 

- Точно, - просиял Вовка от такой ясности мысли, - и пусть эта комиссия чрезвычайно-форсмажорная из троих нормальных пацанов состоит. У нас тут в деревне вопросы на троих решать – святое дело. Традиция, можно сказать. Они слюни распускать не будут, а будут подходить к вопросу реально-конкретно, по-нашему, то есть – по материалистически. Так всю материю быстренько и поделят.

- Ага, - поддакнул Йоська, - и сознание заодно. Если что не так – к стенке и всё тут. Так и приучим население к правильному образу мысли. Или думай быстро и конкретно-реально, в облаках не витай, или – к стенке сразу становись, чтоб долго не мучиться.

- Что ты, Йоська, кровожадный такой? - Вовка на Йоську с упреком посмотрел. – Можно же и убеждением действовать. Доказать в диспуте, что идея наша про равенство – она самая правильная и есть. А если к стенке сразу ставить, так может и народу не остаться вообще. Кто ж тогда светлое будущее строить будет?

- Эх, Вовка, - отвечает Йоська, - ты пойми простую вещь - чем меньше народу, тем больше кислороду. И материи, которую делить надо, на каждого больше выйдет. Так я думаю. Террор нужен, Вовка, красный, кровавый, страшный! Тогда нас бояться будут, а значит – уважать. И будем мы с тобой, Вовка, уважаемыми на всём белом свете людьми.

- Ладно, - говорит Вовка, - тут ещё подумать надо. Красный террор – это ты хорошо сформулировал, Йоська. А давай ещё этих избранников, что терроризировать за нас всех будут, Красной армией назовем. Ну, чтоб сразу страшно было.

- Точно, - подтвердил повеселевший от осознания безграничных возможностей Йоська. -  Мы не будем воевать против отдельных лиц. Мы будем истреблять буржуев, как класс. И не надо искать на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против нас. Первый вопрос, который мы предложим врагу -  к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Если воспитан и образован – в расход его. Вот такие вопросы и будут определять судьбу обвиняемого. В этом - смысл и сущность нашего красного террора.

- Точно, - согласился Вовка. – А как иначе-то?

Так в блокнот и записал:

Красная армия – красный террор,
слава рабочим, буржуям – позор!

И еще:

Люди планеты, вставайте,
Смело решайте вопрос,
Грабьте и отнимайте,
Путь вам укажет Христос!

Как-то через Европу проезжал малый один известный, Жорка Шорош. Жорка реальный пацан был – по всему миру шарился и всем деньги мешками предлагал. Ну, не всем, конечно, а тем, кто ему понравится. Зашел он как раз в кабак пообедать. А чё? Реальные люди тоже покушать-попить могут захотеть. Зашел он, послушал речи всякие и говорит – ребята, а я вас всех знаю. Я, говорит, газету местную по утрам читаю, «Икра» называется. А вон тот чувак, - и Жорка на Вовку пальцем показал, - всё про ваши прения в этой газетке описывает. Хорошая газетка, вонюченькая. Особенно мне слоган ваш по душе пришелся «Пролетарии всех стран, мечите икру!». Сильно сказано, образно!

И к Вовке подсел. Я, говорит, про тебя всё понял, Вовка. Ты пацан конкретный, совесть у тебя классовая, логика – нам подходящая. Эти все, тут сидящие, они болтуны законченные. Все сидят, трендят, кости друг другу перемывают, кто виноват решают. А ты – чувак стоящий, ты сразу в корень зришь, и что делать спрашиваешь. Короче, хочешь, говорит, Вован, я тебе бабок дам на твою, так сказать, подрывную деятельность? Я так прикинул, что ты царя не любишь, а любишь рабочих и крестьян. Я, вот, в этом деле с тобою очень даже солидарен. Короче, денег хочешь?

Ну и вопрос, - подумал Вовка. А кто ж, блин, не хочет? – говорит. - А чё делать надо?

А Жорка ему – чё, чё? Да ни чё. Чё всегда делал, то и будешь делать. Перспективу я в тебе вижу, Вовка, большого смутьяна, революционера и строителя новой справедливой жизни. Знаю – далеко пойдешь.

Вовка аж покраснел от смущения. Таких комплиментов он даже от Надьки никогда не получал! А больше всего Вовке приятно было, что Жорка про логику заговорил. Вот, -подумал Вовка, - пришло время моей логики. Ну, дам я вам всем теперь просраться! Обрадовался Вовка, про себя думает – во, это ж выходит, что мне вообще ничего теперь делать не надо. Вона – сколько всего уж понаписано, вся кладовка завалена и весь чердак. Так что, сообразил Вовка, деньги в виде гранта можно смело у Жорки брать, раз дает. А отчитываться за работу можно и старыми рукописями.

- Ладно, - говорит Вовка, - давай, будем вместе работать.

- О’кей, - Жорка отвечает, - вау-супер! Только одно условие – ты о нашем взаимовыгодном сотрудничестве никому не говори. А то на меня уж и так косо смотрят в некоторых местах. Сам себя представляй и рекламируй, про спонсоров ничего не пиши. Узнают, что со мной связан – морду могут набить. Короче так. Завтра к тебе домой подъеду, привезу коробку из-под ксерокса и оранжевую ленточку. Усек?

Вовка, чего-то, не усек сначала. А бабки-то когда дадут? И спросил Жорку, мол, - а коробка из-под ксерокса зачем и ленточка эта? Жорка заржал даже: ну, говорит, вы тут в своих Европах одичали совсем. Ни хрена новостей не знаете. Телек-то у вас есть тут, первый канал смотрите? Ладно. Сегодня уже некогда мне простые вещи тут тебе объяснять. Завтра заеду – сам всё увидишь. Все. Чао-какао - пока, значит, в переводе, - брателло. И уехал. А Вовка потом до самого утра не спал. Всё думал про коробку эту и про ленточку яркую. Да так ничего и не понял, пока Жорка к нему не приехал и все на пальцах не показал.

20. Партийная касса

Привёз Жорка коробку, всю зеленью упакованную и оранжевой ленточкой перевязанную. Вовка даже не спросил сколько там и пересчитывать не стал. И так видно – много, на несколько лет хватит нормальной жизни. Только Вовка тогда о себе и о жизни своей мало думал. Его больше трудящаяся масса интересовала. И решил Вовка денег этих особо не тратить, а отнести в банк и заложить, так сказать, основу будущей партийной кассы. У Вовки тогда уже в голове план стал вырисовываться – как за Сашку отомстить. План этот уже частично опубликован был в открытой прессе под видом «Апрельских тезисов». Вовка там прямо писал:

1. Бога нету, раз мы явились.
2. Вся власть трудящимся, а также солдатам и матросам.
3. Цель освобождения от злого царя святая!
4. И может оправдывать любые средства.
5. Долой буржуев!
6. Всё поделить!
7. Да здравствует свободный народ под чутким руководством ячейки «Трёх источников»!

Ну, и ещё много там чего было написано. Главное теперь, - думал Вовка, - эти тезисы размножить в типографии и распространить над подведомственной территорией. Для этого Вовка собирался выкупить типографию в Финляндии. Там бумага хорошая из чухонского леса тогда делалась и краска цветная для офсетной печати была. Напечатать всё надо десятимиллионным тиражом, - мечтал Вовка, - а потом можно какого-нибудь сочувствующего летчика подговорить, пролетария, в смысле, и листовки с программой действий с самолета разбросать. Не в чемодане ж их возить, и не у метро раздавать, - думал Вовка.

А тут как раз снова компания хорошая собралась в кабаке. Вовка им и говорит, - пацаны, пора партийную кассу формировать. Пришло время действовать, а то промедление может и смерти быть подобно. Надо сейчас денег набрать, листовок напечатать, оружия поднакупить и серьезно готовиться к вооруженному, так сказать, путчу против злого царя и во имя всемирного пролетария. Давайте обязанности распределим. Чур я листовки буду писать.

Йоська говорит, - а я, ребята, могу по ларькам пробежаться, а может и по почтовым вагонам, которые деньги возят. Есть у меня пара-тройка надежных бойцов, все бывшие омоновцы. Потрясем мелкобуржуазного предпринимателя. Глядишь, кто-нибудь и пожертвует на хорошее дело.

- А кто это – омоновцы? –поинтересовался Вовка.

- Да, это типа стрельцов, только ружья у них короткие, а ножики – длинные, - с ухмылкой ответил Йоська.

Ладно, - Лёвка говорит, - а я пока прошуршу, где тут можно оружием разжиться. Пулеметы нам нужны, тачанок пару. Я, говорит, на Кавказ смотаюсь. Прошёл слух - там сейчас в армии за бесценок можно оружие взять. А потом, с оружием-то, мы не то что ларьки, мы и по банкам можем пошарить.

Да-а, - задумался Вовка, - надо еще у Фридки денег попросить. У него много.

– Да, ты чё, Вовка, - Йоська засомневался, - Фридка не даст, у него все бабки Карлушка проедает. Не-е, давай своих трогать не будем. Пока.

А Вовка ему, - ладно, мол. Только к тачанкам этим нам обязательно еще броневичок нужен, хотя бы один. Без него никак нельзя. Постреляют нас на хрен.

- Точно, - согласился Йоська. - По уму, нам кроме броневичка и бронепоезд бы не помешал. Только где на него деньги найдешь? Дорогой, собака.

- Ага, - Лёвка поддакнул. - Ну, насчёт бронепоезда не скажу. Действительно дорого. А вот крейсер один бронированный могу порекомендовать. Длинный такой, с трубами. Правда, боеголовок у него нету, сняли все на утилизацию. Зато пустых болванок с порохом полно. Можно так холостым жахнуть, что по всей округе все Вилькины окна повыскакивают. И сторговаться можно недорого. Матросы с Северо-Балтики сами предлагали, они его всё равно списали уже на металлолом.

- Здорово, - обрадовался Вовка, - короче так решаем: немного пулемётов Максимовской системы, тачанка одна-две, броневичок один обязательно, и этот твой, как его, крейсер. Вот. Ага, записал. Теперь всё подсчитать надо, сколько в кассу денег собрать потребуется.

А тут, как раз, к «Трём источникам» Сёмка в будёновке подскакал. Он вообще-то редко заходил. Всё на конюшне пропадал, лошадей, говорят, каких-то новых выводил с помощью селекции и племенной инженерии.

- Эй, ребята, - говорит, - я с вами! Только лошадей купить не забудьте. Хотя бы двух – мне и Климке. Мы вам красную конницу сформируем на основе, как говорится, передовых методов рабоче-крестьянской селекции. Без конницы у вас всё равно хрен чё получится.

Сёмку все ребята знали. Он, говорили, целую толстую книжку издал с фотографиями про лошадок. "О племенной работе в коневодстве" называлась. Только книжку эту никто не читал, зато все знали, что рубакой Сёмка был отчаянным. Если завидит издали кого незнакомого, сразу глаза свои шальные выпучивает, шашку пластмассовую выхватывает – и наперерез скачет. Мог и покалечить шашкой этой. Это у него запросто.

Вовка ему и говорит, - ладно Сёмка, запишем мы двоих коней в бизнес-план. И воровать их даже не будем. Что мы, цыгане что ли? Давай, говорит, отбирай у себя на племенном заводе подходящих лошадок, а мы их у тебя по безналу возьмем. И вам с Климкой конница будет, и заводу твоему прибыль. Может, каких новых лошадок еще выведите, чтоб сознательные были, так сказать, и служили на благо трудящегося класса.

Обрадовался Сёмка и ускакал сразу. Наверно, друга своего закадычного - брательника Климку - хотел скорее обрадовать насчёт формирования красной конницы.

А Йоська сначала Вовкин энтузиазм по поводу лошадок и безнала не одобрил. Экономика, говорит, должна быть экономной. И деньги наши корпоративные тоже поэкономнее тратить не мешало бы, тем более, что у нас их и нет пока. Я, - Йоська прищурился, - видел как ты, Вовка, вчера с Жоркой шушукался. Ты гляди, осторожнее болтай, тут тебе не Шушенское, где на сто километров одна живая душа, ну, или две. Тут, может, всё вокруг жучками упаковано. Не наш он человек, спекулянт он биржевой, вот кто. Ты с ним не связывайся лучше, от греха… Репутация у него – того, подмоченная.

А Вовка не понял, какие такие жучки? Тараканы что ли? А сам отвечает, - да, наоборот, Йоська, наоборот: если он спекулянт, то это нам как раз на руку! Пусть себе разваливает ненавистный царский экономический рынок. А его, Жорку, налогом надо сразу обложить, чтобы он спокойно себя чувствовал и знал, что когда мы к власти придём, то можем его сразу министром финансов назначить, или экономики в целом, или развития, в частности. Пусть он там по биржам, по акциям пошуршит. Вон, у Карлушки – товар – деньги - товар. А ты посмотри на него – карман-то пустой совсем. А у Жорки другая формула: деньги – хрен – деньги. И денег девать некуда. Ну, пацаны, вы сами прикиньте, чья теория лучше работает? В общем, я так скажу: в бухгалтерии я не силен. Надька тоже. Есть у нас кто-нибудь на примете.

А то!- пацаны говорят. У нас насчёт этого дела много специалистов простаивает. Вон, хоть Жорика Плюху возьми. Грамотный специалист. Бухгалтерские курсы при Плешке закончил.  Неужто не стырит? – изумился Вовка, - неужто честного бухгалтера ещё найти можно? Можно, - говорит Йоська, - только это предпоследний остался.

А тут как раз Шорош этот самый, Жорка, заходит.

- Я, - говорит, - в курсе уже вашего разговора-заговора. Но я с вами, пацаны, а не против вас. Только понял я одно – не готовы вы, ребята, ещё к овладению, так сказать, реальностью в полном объеме. Вот ты, Вовка, систематического образования не имеешь. Тебя даже из Казанского университета выгнали. Если тебя даже татары выгнали, чего уж об остальном толковать. Да, хрен с ними, с татарами. Они всегда на Россию косо смотрели. Один Шаммиев чего стоит! Две буквы «м» себе внутрь вписал. Аллахом хочет быть. У того тоже две одинаковых буквы посерёдке. Вон, слыхали? Мечеть новую к православному храму пристроил, да так, чтобы выше она была. Плюнуть, короче говоря, в сердце метрополии захотел. И, надо сказать, плюнул. И попал. В самое сердце. Гад.

Короче – предложение моё такое, Вовка. Лично тебе предлагаю и настоятельно советую. Срочно летишь на Тибет. Пройдешь курсы подготовки менеджеров среднего звена. Затем – снова самолёт – и на Гималаи. Там спецкурс молодого бойца послушаешь, физподготовочку пройдёшь. Уму поднаберешься. И сразу дальше – вертолётом – на Саяны, в Шамбалу. Там Махатмы тусуются, Блавацкая с Рерихами. Высший разум. Всё за ними законспектируешь – и быстро назад на истребителе. На бомбардировщик не садись. Летит он медленно. А «сушка» какая-нибудь тебе как раз подойдет. Тем более, самолёт отечественный, мы его как раз Индии продаем. Обмениваем, вернее, на чай. Но это не важно. Ещё короче. Все перелёты и гостиницы я оплачиваю в полном объеме. От тебя только – жопу поднять и блокнот с карандашом не забыть. Вылет завтра утром в 7:32 из Внуково. Понял, Вовка, масштаб? Ну, каков твой ответ будет?

Вовка совсем охренел от такого быстрого развития событий. Но, поскольку в горах за границей никогда не был, не подумал даже, а спонтанно отрапортовал:
- Есть! - говорит, - лечу завтра в 7:32 из Внуково. И по столу кулаком хрястнул.

- Вовочка! – заголосила Надька, - на кого ж ты нас оставляешь!

А Жорка наклонился к ней и спокойно так: - Надюха, говорит, отставить истерику. У тебя тут прямой интерес завязан. Там у них в горах таблетки особенные делают из женьшеня. Ну, ты знаешь, для чего и от чего таблетки эти. Короче, я Вовану список-инструкцию написал, чтоб он из-за границы прихватил кое-чего полезного. Он и себе средство подберет, и про тебя там меточка есть, - не забудет.

Надька тут же рот закрыла. Успокоилась. И вслед за Вовкой домой понеслась – надо же скорей чемодан собирать, галстук любимый в горошек погладить. Да и вообще, чёрт побери! За границу же дорогой муженёк командирован – не хухры-мухры!

Все возбудились в кабаке сразу, пива ещё заказали. Не каждый же день вот так – прямо из-за стойки и сразу – в Шамбалу! И только Йоська глаз прищурил. Не понравился ему Жоркин напор. И чего это он «сушки» нашими, отечественными называет? Он что тут - прописался что ли уже, жид венгерский? - подумал Йоська. И про храм православный печётся не спроста... Надо этого Жорку ещё раз по своим каналам пробить и разъяснить его по-нашему, по рабоче-крестьянски…

22. Гималаи

И полетел Вовка. Ровно в 7:32 от земли оторвались, и – курсом на Катманду. Вовка, вообще-то, самолётами раньше не перемещался, железные дороги предпочитал. Ну, и чтоб вагончик был креплёный, бронированный. Так что, как взлетели, Вовка чуть не обделался от страху. Шутка ли дело, из иллюминатора выглядываешь, а там почти весь глобус мира под задницей. Зато красиво было – поля, леса, небо и ручей… Если б не страх жуткий – понравился бы Вовке полёт этот.

Сели легко, мягко. Вовку сразу местные монахи встретили, в гостиницу отвезли. Отдыхай, говорят, товарищ Вовка, до завтра. А завтра медкомиссию сначала пройдешь. Потому что для постижения Главного знания только абсолютно здоровые индивиды подходят. Если всё нормально со здоровьем у тебя, сразу физподготовкой займемся. Будешь в течение недели каждый день на Эверест залазить с полной выкладкой и в противогазе. И слазить. С Эверестом справишься, на следующей неделе на Джомолунгму тебя снарядим. Там будешь тренироваться. Джомолунгма – она на 50 сантиметров Эвереста выше. Если и это испытание пройдешь, тебе на пик Коммунизма подняться будет – как раз плюнуть. А на пике этом как раз вся шобла, Шамбала, в смысле, и располагается. А может и не Шамбала. Может, там коммунисты в коммуне живут. Мы не знаем.

Загрустил Вовка, не любил он альпинизма, вообще-то. А куда деваться, раз всё оплачено уже? Да, хрен с ним, - подумал Вовка, - справлюсь как-нибудь. Если туда инвалиды забираются, мне-то – сам бог велел. И вспомнив, что бога нету, Вовка спокойно уснул до утра.

А с утра его на медкомиссию повели. Раздели всего, долго рассматривали, гады. А чё там смотреть-то? Ну, мужик - он и есть мужик. Короче, рост измерили, давление-пульс посчитали, кровь-мочу на анализы взяли. А потом к самому важному врачу повели. Бабой оказался тот врач по фамилии Бехтерёва. Она ему сразу, - ну-ка ложитесь, батенька, надо Вам энцефалограмму сделать. – Это чё такое? – испугался Вовка мудрёного слова. Про олигофренов, имбицилов и олигоцефалов Вовка и раньше знал, а про энцефалограмму впервые тут услышал. – Это не больно, батенька, - врачиха отвечает. Это способ такой мозговую активность проверять. А у Вовки мозговую активность вообще никто никогда не проверял, так что ему самому интересно стало. Во, наука до чего дошла, - изумлённо радовался Вовка. Так ведь и тесты скоро отменят, и экзамены. И вообще этот метод, наверно, очень полезный. Замерить этими приборами мозги всех пацанов наших – и сразу ясно станет, кто на что способен, - размечтался Вовка.

Ну, врачиха эта какие-то проводки к Вовкиной голове прицепила, сама в другую комнату ушла, чё-то там пощелкала. Минут двадцать её не было, всё щелкала и щелкала чего-то. А потом как заорёт – Эврика, эврика! И к Вовке подбегает. Глаза вытаращены, слюна изо рта брызжет, лопочет чего-то.

- Вы, говорит, батенька, - уникальный экземпляр! Вы всю мою теорию про мозги сейчас только что подтвердили!

- А чё это? – не понял Вовка.

- А то, батенька, - закудахтала врачиха, трясущимися руками отдирая проводки  с Вовкиной головы, - а то, что у Вас мозговой активности вообще нету! Сплошная ровная базовая линия! Как же Вы живете батенька?

- Да, как-как? – удивился вопросу Вовка, - да, как все и живу. Только я не понял - а чем же я тогда думаю?

– В том-то и дело, батенька, в том-то и дело, - суетилась врачиха. Это как раз и подтверждает мою теорию о том, что человеку, чтобы думать, мозги вообще не нужны!

– Как это не нужны? – тут Вовка аж присел на кушетке.

- А так, милый мой человек, что мысли нам, людям, не принадлежат. Они в воздухе витают, в пространстве, так сказать, мировом. И воспринимаем мы их, батенька, не мозгами, а чакрами! Вот. И измерения на Вас это только что научно подтвердили. Вы, говорит, вообще, идеальный кандидат для поездки в Шамбалу. Там как раз идеи напрямую в туловище входят, минуя мозг.

- Ну, блин, - удивился Вовка еще больше. Я вообще куда попал-то? Это ж получается, что всё наоборот, не так как пацаны в «Трёх источниках» объясняли. Если мысли кругом как мошки вьются, это ж получается, что сначала мысль, а потом уж дело. То есть, мысль, стало быть первична, что ли? Фигня какая-то, - окончательно решил Вовка, - хреновый это прибор. А я то сначала думал, что полезный, а он кроме прямой линии ничего нарисовать не может. Тьфу, учёные долбанные. Только деньги народные на них переводят, а всё без толку.

- А что это за чакры такие? - осторожно поинтересовался Вовка.

- А это, батенька, - врачиха отвечает, - науке пока не известно.

Вот так Вовка перестал вообще врачам доверять. А этой врачихе ничего тогда не сказал. Подумал, - ну и хрен с ней. Мне в Шамбалу надо позарез попасть, а если её базовая линия – это и есть моя прямая дорога к Мировому знанию, так это очень даже удачно совпало. Так что, пусть себе забавляется, а я лучше дальше тренироваться пойду.

А она ему, - Вы, говорит, батенька, одевайтесь и посидите тут чуть-чуть, а я пока главного врача позову. Он у нас нейрохирург первоклассный, а вот в сути проблемы мало разбирается. Необходимо, говорит, чтобы он самолично на этот результат взглянул, ну, и на Вас, конечно. Вы же, можно, сказать, своей головой всю дискуссию о мыслительной деятельности закрыли. И о природе человека, возможно, тоже. И унеслась вон.

А через пять минут вернулась с дядькой каким-то важным. Дядька был в белом халате и оказался неприлично интеллигентного вида. Филиппом Филипповичем представился.

Вовка, вообще-то, к интеллигентам всяким скептически относился, с опаской, то есть. Начнется, бывало, спор какой. Вовка брякнет чего-нибудь дельное, а они сразу – представьте, говорят, пожалуйста, ваши аргументы. Короче, херню всякою нести начинают. Какие аргументы? Ясно же сказано, тезисно. Чё тут доказывать? В общем, спорить с этими сраными интеллигентами никакой возможности не было. Гнилые это люди. 

Пока Вовка про интеллигентов размышлял, тут как раз врачиха снова голос подала.

- Вот, говорит, уважаемый профессор, сами посмотрите – сплошная линия! То есть ни-че-го! А Вы всё спорили со мной, собачку невинную скальпелем исполосовали. Нам из-за этого теперь гневные письма пачками приходят от защитников животных и из общества по охране окружающей среды. А также и от голубых. То есть от зеленых. Тьфу, совсем с этими сине-зелеными запуталась.

А главврач-то, видать, умный мужик был. Один взгляд на Вовкину энцефалограмму бросил и как-то сразу весь потускнел. Да, - говорит, - Вы оказались правы, коллега. Для того, чтоб человек человеком был, оказывается, мозги вовсе не нужны. Признаю, говорит, свою ошибку. А все результаты моих опытов по пересадке человечьего гипофиза бездомной собачке надо срочно уничтожить! Представляете что будет, если эти данные в плохие руки попадут? Эти руки без мозгов тогда так могут поразмыслить, что мало никому не покажется. Например, додумаются какого-нибудь нового передового человека вывести. Всех собак изведут, а получится у них – мировая катастрофа. Потому что человек этот их новый способен будет только жрать и срать, причём где попало. Не пришло ещё время для таких экспериментов. Проследите, говорит, уважаемая, чтобы все бумаги и журналы с моими разработками были немедленно в печку отправлены. Признаю Вашу правоту и Ваш триумф, коллега!

Так вот сказал и ушел. Расстроился, видно.

А врачиха сразу к сейфу пошла, достала какую-то толстую папку с грифом секретно и на стол её плюхнула. А сама ушла в другую комнату, напевая чего-то. Довольная ушла, а Вовке только и бросила, - свободны!

Вовка даже обиделся слегка. Подумал, - во, блин, я им только что важную научную теорию собой доказал, а эти не попрощались даже. Действительно - интеллигенты сраные.
Тут Вовке вдруг вспомнились строчки одного из любимых стихотворений хорошего и доброго поэта Фимки Придворова:

«Не милы- агроному землица,
Врачу – провинциальная больница
В двадцать две койки,
Инженеру – провинциальные постройки!
Всё это, шут их дери,
Дутые пузыри,
Истерично-визгливые,
Столичные штучки,
Белоручки,
Холуи-карьеристы,
Канцеляристы,
Недостаток их самый большой:
Ни черта у них нет за душой…
Что нам делать с этой породой гнилою?
Убедить её и исправить? Едва ль!
Неча цацкаться с ними! Поганой метлою
Выметать неисправимую шваль!»

Правильно поэт выразил всю гадскую суть всей этой гнилой интеллигенции, - удовлетворившись подходящей цитатой, с нескрываемой брезгливостью подумал Вовка о врачах-вредителях. И, уходя, ту самую толстую папку с собой прихватил, хоть из разговора врачебного и не понял почти ничего. Зато фраза про нового человека его очень даже зацепила. Часто думал про это Вовка – как нового индивида воспитать из массы во благо трудящегося человечества. А чё? – прикинул Вовка, - всё равно в печку пойдет. А так – глядишь и сгодится на что, если умным людям показать.

Вертолёт сразу на Саяны сел, там вся Шамбала и оказалась. А про тот самый пик Коммунизма эти альпинисты-специалисты наврали всё. Он вообще на Памире оказался, и никакой Шамбалы там не было и быть не могло, потому что холодно - никто долго не выдерживает, даже махатмы. Это Вовка потом уже узнал.

Махатмы Вовке сразу понравились. Сидели в кружок человек десять – все маленькие, сухонькие, лысые и с бородкой. Слов никаких не говорили, медитировали, наверно. Только гул какой-то низкий из их кружка шёл. То ли «Оум» они произносили. То ли бобов с горохом нажрались. Не понял Вовка.

Красиво оказалось в шамбале этой. Вовка стоял, на горы смотрел величавые, и хорошо у него на душе становилось, спокойно. В голову даже стишок забрел. В Шуше у подножья Саянов… Вовка, пока блокнот открывал для записи, весь ритм стихотворный себе сбил. Но потом дописал всё-таки: Стоял, блин, Володька Ульянов. Вроде, в рифму даже попал. Понравилось Вовке.

А тут как раз госпожа Елена Петровна Блаватская (Ган – в девичестве. Вовка это перед поездкой из словаря Брокгауза и Эфрона вычитал, чтоб к встрече как следует  подготовиться) из юрты вышла, прямо собственной персоною.

Вовка аж подпрыгнул от неожиданности. – Блин, - подумал, - это ж копия – Надька моя! Чё ж она мне не рассказала, что у неё сестра-близнец есть? А, может, их в детстве разлучили, и Надька не знала ничего? – пронеслось в голове у Вовки.

- Здравствуйте, Владимир, - заговорила она низким голосом, и Вовке руку в варежке протянула. Смутился Вовка, он ещё от шока узнавания не оправился. Чего делать-то? То ли для поцелуя эта рука протянутая? А чё в варежке тогда? То ли для рукопожатия? Вовка на всякий случай эту варежку двумя руками взял и потряс немножко. Вроде, нормально прошло. Улыбнулась Елена Петровна.

- Ну, что ж, - говорит, - очень Вам рада, проходите, вот, в юрту, будьте как дома. Чайку сразу предложила горячего. – Я, вот как Вам, Владимир, скажу, - начала она без предисловий, - нам с Вами необходимо в кратчайшие сроки образовать ядро всечеловеческого братства без различия пола, национальностей и религии.

- Точно, - Вовка отвечает. Я, говорит, за этим и прилетел. Чтоб разузнать, как религии порушить и смешать всё на свете, и полы, и потолки, и национальности, чтобы на земле жили одинаковые и очень счастливые люди. Так прямо и брякнул.

- Нам, Володя, с Вами необходимо изучать необъяснимое в природе и развивать сверхчувственные силы человека! Так Елена Петровна к Вовке обратилась. Мне, говорит, Ваши анализы все и энцефалограмму уже из Гималаев переслали. Вчера уже принесли с вечерней почтой. И вот, что я Вам скажу, любезный мой Владимир: Ваш организм  - это идеальный инструмент для проведения в жизнь Идеи не только человеческого, но и вселенского братства.

- Да, - подумал Вовка. Это она здорово рассуждает. Вон, масштаб какой! И не гляди, что баба, - такая баба любого мужика за пояс заткнет.

- Я, - она говорит, - буду Вас учить. Всему, чему научилась здесь сама, а также всему другому… Вам обязательно надо познакомиться с четою Рерихов. Умнейшие люди, добрейшие. Они тоже Вас чему-нибудь поучат. Вы вообще как к живописи относитесь?

Причём тут живопись? – подумал Вовка. К живописи он вообще не относился никак, но плакаты смотреть очень любил, чтобы красные были, а на них белой краской чего-нибудь умное написано. Если честно, Вовка и Джоконду-то от Джомолунгмы отличать стал, только когда своими двоими на последнюю взобрался. Чё отвечать-то? – думает.

- Да, я, вообще-то, люблю живопись, особенно, если краски неяркие. Синее я люблю, ну, чтоб море там, или небо, - пытался соврать Вовка.

- Владимир, Вы наш человек! Вы правильно чувствуете мир и эпоху. Вся вселенная скоро станет голубой! Попомните мои слова. Мне тут один поэт читал недавно - «…спит Земля в сиянье голубом». Но я думаю – это процесс галактического и даже вселенского масштаба. Да. А теперь – сейчас же пойдем к Рерихам. У них сегодня на обед вареные бобы – это так романтично! Мы ведь все тут вегетарианцы. Питаемся от земли, растительной пищей только. А энергию для жизни берем прямо из Космоса. Вы ведь тоже на это способны? Я поняла это, увидев Ваши анализы. Ну, пойдемте, пойдемте, пока Рерихи все бобы не полопали. Ха-ха-ха…

С юмором женщина, раз смеётся, - подумал Вовка, поспешая за Еленой Петровной. 

24. Махатмы

Холодно снаружи оказалось. Горы все в снегу. Мороз. А махатмы эти как сидели кружком, так и остались.

Вовка и спрашивает, - а чего это, Елена Петровна, от них пар идет на таком холоду?

- Ах, Владимир, - Елена Петровна отвечает. Они, ведь, только в Материю верят. Материя, Володя, - это такое бессознательное вещество, которое очень холодное. Чувствуете сами-то?

Ещё бы не чувствовать. У Вовки аж уши загорелись от мороза, покалывать начали.

- И вот, - продолжала Елена Петровна, - эти махатмы умеют холодную материю разогревать, до самой, если можно так выразиться, божественной температуры, тридцать шесть и шестьсот шестьдесят шесть, кажется. По Цельсию. То есть они постигают устройство вселенной, разогревая материю.

Как бы и мне научиться, - с завистью подумал Вовка, а сам спросил, - А что они тоже бобы едят?

- Ну, что Вы, Владимир, - Елена Петровна отвечает. Они вообще ничего не едят, даже бобов. Они же не человеки уже, а махатмы! И питаются они исключительно чистой энергией Космоса. 

- Вот это да! – восхитился Вовка, - это же какая экономия валового внутреннего продукта! Это же – если народ такому научить, то и сеять-жать ничего не надо!

- Правильно мыслите, Владимир, - откликнулась Елена Петровна. – Только для того, чтобы достичь такого просветления, надо очень много и упорно работать.

- Ну, это-то понятно, - кивнул Вовка. – Без труда, как говориться, человека не сделаешь, - вспомнил он Фридкины откровения.

Так за разговором они незаметно и к юрте Рерихов подошли. Интересное оказалось жилище. Всё в синие тона разрисовано – пейзажи какие-то горные, луна, реки – всё синее. А рядом с юртой прямо на снегу мужик сидел - полураздетый и с ситарой двенадцатиструнной. Чего-то под нос себе мурлыкал слабеньким дрожащим голоском и струны перебирал.

- А это кто? – поинтересовался Вовка, - тоже махатма?

- Нет, Владимир, - это не махатма, - Елена Петровна отвечает, - это наш гуру. БГ называется. Просто БГ.

- Не, ну, что Г – понятно, - определил Вовка, к музыке прислушавшись. Но почему Б? Большого, наверно, мнения о себе это Г, - размышлял Вовка, входя в рериховскую юрту.

25. Рерихи

А внутри у Рерихов юрта поярче оказалась раскрашена. Там и желтого было много, и красного, и коричневого. Рерихи прямо на татами сидели за низким столиком. Чай попивали. А бобов никаких на столе уже не было. Сушки одни. А в углу еще мужик какой-то сидел худой, с лысиной и в бороде. В окошко смотрел.

Здравствуйте, здравствуйте, - Елена Петровна говорит. – Вот, привела вам, дорогие мои, гостя нашего из самой Европы. Уму разуму пришёл у нас учиться. Извольте, говорит, любить и жаловать.

Тут Рерихи повернулись синхронно и на Вовку уставились. Симпатичные люди, - подумал Вовка, - спокойные такие. Вот бы и мне так научиться.

А Рерихи привстали из-за столика, на коленки взгромоздились и с поклоном так приглашают, - милости просим, говорят, - присаживайтесь к нам, присоединяйтесь, чайку может?

- Да, нет, - Елена Петровна отвечает, - благодарствуем, мы – только что.

А Вовка не отказался бы. Он за день литра три чаю выдувал, привык уже. Но не спорить же с госпожой Блаватской. Ей-то лучше знать, чего надо, а чего – нет.

Присели. Тут Рерихи и говорят: - Община нам нужна, Владимир, или коммуна! Очень нужна, и как можно скорее. Только через общину единомышленников, объединившись, мы можем построить светлое будущее.

А тут мужик из угла встрял: - Точно, - говорит, - земство нам надобно, братья и сестры, земство. Без земства на этой грешной земле не удастся справедливость и счастье построить. И снова умолк.

- Это наш гость Сашенька, не обращайте на него внимания, - спокойно прореагировали Рерихи. Он с нами во всём согласен, и мы с ним тоже. Он у нас тут проездом с Амура, решил через весь континент попутешествовать, посмотреть, чем люди живут, о чём думают. Вот, на полпути у нас остановился сил набраться. Да.

- Так вот, нам нужно организовать общину под знаменем мира! Под этим знаменем мы сможем превратить Homo sapiens в Homo planeticus. Это будет совсем другой человек, с высокой душой, чистыми помыслами, объединенный во всеобщую мировую паутину сознанья!

- И много на это времени надо? – с сомнением поинтересовался Вовка. Мысль про паутину сознания ему очень по душе пришлась. Если такую паутину сплести, - подумал он, - это и будет, как раз, тот самый информационный канал, или даже сеть, которую можно под контроль поставить, как Гусь с Берёзой говорили.

- А это, дорогой Владимир, - Рерихи отвечают, - зависит от того, каким путем идти к единению. Если всетерпением и смирением, тогда, боимся, лет сто потребуется, а то и все двести. Но есть и второй путь, которому нас учит Кришна: путь исполнения воинского долга как самой священной обязанности. Если мы объединимся в целенаправленном железном порыве, то к цели можно прийти очень быстро, - за считанные годы.

- Вот это мне больше подходит, - кивнул Вовка, который однажды уже выбрал себе другой путь. – Некогда рассусоливать, годы-то уходят драгоценные.

- Вы, Владимир, - Елена Петровна с Рерихами закивали, - мыслите по-европейски дискретно, то есть - пунктирно, то есть - тезисно. А Вам надо овладеть континуальным строем мышления, который у нас тут в большом почете. Вы должны понять, что Вселенная едина и что всё в ней объединено причиной и следствием, не только, так сказать, тезисом, но и антитезисом. Силы света и тьмы находятся в постоянной борьбе. Так, кажется, у Коэльо написано. Поэтому, если наше Белое братство выступит против сил тьмы и задушит их своею металлизированной рукой – это будет большим плюсом, как для нашей карьеры, так и для всего прогрессивного человечества, - хором закончили они. И добавили: - Ты вот ещё что усвой, Володя, - наше братство должно оставаться тайным обществом, иначе у нас могут быть большие неприятности. Силы тьмы не дремлют! 

- Ага, - подумав, понял Вовка, - значит всё-таки мочить надо. А насчет конспирации - и так всё ясно было. Вовка давно уже знал, что настоящих, бескомпромиссных борцов за дело рабочего класса можно воспитать только на нелегалке. Чтобы этим борцам потом деваться некуда было.

И сказал, чтобы занятых людей не задерживать, - Спасибо, говорит, кажется, прояснилась моя голова. И сердце мое тоже прояснилось. Пора мне, а то могу не успеть к началу нашего великого почина. Кто такой этот Коэльо? – размышлял Вовка. Еще Захарка про него упоминал. Надо бы почитать по возвращении.

- Благословляем тебя, Владимир, на великие дела, - сказала юрта хором. – Поспеши, чтобы потом люди не говорили о тебе: - а, это тот, который хотел всем сделать много хорошего, но не успел…

Вовка встал, вышел вон на скрипучий снег и вдохнул свежего морозного воздуха. До отлета оставалось еще полчаса, и Вовка решил осмотреть окрестности. И, проходя назад мимо мурлыкающего гуру, вдруг услышал: Вовка, - поди-ка сюда, дело есть. 

26. Гуру

Гуру отвлёкся от струн, грустно посмотрел на Вовку и нехотя пробубнил:

- Тут вот махатмы письмо написали. Вообще, они с людьми напрямую не общаются, только через меня. Поэтому я и есть гуру. А наказ от них тебе такой – отвезешь письмо домой и вскроешь его ровно 21 января 1924 года. Там, в письме этом, всё про твою судьбу написано и дана, так сказать, полная тебе характеристика. Раньше указанной даты не вскрывай. Письмо специальными чернилами написано, космическими. Если раньше вскроешь, все буквы пропадут. Понял?

- Да, - Вовка говорит, - спасибо тебе, уважаемый БГ. Понял я всё. Ты мне лучше вот что скажи. Они что, махатмы эти, и про будущее знают?

- Ну, - БГ отвечает, - ясный пень. Они вообще всё знают – и прошлое, и настоящее, и будущее.

- Слушай, - у Вовки сразу глаза загорелись от любопытства, - а как бы у них про будущее узнать, ну, на счет – когда оно настанет - счастье для трудящихся и для всего прогрессивного человечества? Чё там будет-то в будущем?

- Знаешь, - гуру говорит, - я, вообще-то, занят сейчас, новую мантру разучиваю. Но на этот вопрос я тебе и без всяких махатм отвечу: Большой Пи--ец будет. И будет он всерьез и надолго! А Ленка Блаватская помрёт 8 мая 1891 года. И день этот, по решению ЮНЕСКО, будет отмечаться на всех континентах как День Белого Лотоса в знак её памяти. ЮНЕСКО – это организация такая будет потом всемирная для поддержки культуры, науки и образования. Еще вопросы есть? Сказал он так и отключился. Замедитировал, то есть.

А Вовка не понял ничего. Плюнул на искрящийся голубой снежок и подумал: - действительно - БГ.

- Вовка, а ты понял, как космическую мудрость постигать? – снова очнулся гуру.

- Не-е, - Вовка отвечает, - мне тут одна врачиха про какие-то чакры рассказывала. А сама не знает что это такое.

- А-а, понятно, - потянулся гуру, и руки в небо наставил. – Чакры, Вовка, - это такие области на теле нежные, через которые энергия Вселенной в организм проходит. Они в детстве открытые, как родничок у новорожденных, а потом костью, кожей, да салом зарастают. И открыть их потом очень трудно. Надо либо в горах жить, к небу поближе, ну, чтоб пробивало сильней, либо подручными средствами пользоваться. Хочешь, отсыплю? Не стесняйся, у меня ещё есть. Тут недавно кореш один из Мексики забредал, Кастанедой кличут. Не слыхал? Он мне целый мешок специальных сушеных грибов для вскрытия чакр оставил. На год хватит. Бери, пока дают, там внизу покуришь.

- Да, не курю я, - брезгливо поморщился Вовка.

- Ну, понюхаешь тогда, как нюхательный табак, - дружелюбно улыбнулся гуру. Нанюхаешься, знаешь какие мысли крутые из тебя вычихиваться будут? О-го-го! А нюхать не хочешь – чайку завари.

- Чайку – это можно, - обрадовался Вовка. Он уже снова стал маленько подмерзать, и мысль о чае ему кстати пришлась. А ничего он, пацан этот, гуру, оказывается, - подумал Вовка. С первого-то раза он мне совсем не понравился. А поговоришь, послушаешь – совсем другое дело.

- Слушай, гуру, - Вовка говорит, - а у тебя кассет с мантрами твоими нету? А то бы я с собой взял, ребятам дома дал бы послушать.

- Нет, - гуру отвечает, - кассет нету. Вчера кончились все – делегация из Ленинграда была. Всё разобрали. Вот, один лысак остался. Могу подарить. У тебя плеер-то есть?

Плеёра у Вовки не было, но он решил не признаваться. – Да, найдём, - говорит. А лысак – это как? – поинтересовался Вовка и машинально себя по голове погладил.

- Да, не-е. Это не про то. Это просто диск неподписанный. Но я тебе его сейчас подпишу. Достал гуру блестящий блин из кармана, фломастер спиртовой и вывел на лысаке – БГ. Вот, - говорит, - забирай, неси культуру в массы.

- Ну, спасибо тебе, дорогой брат, гуру-БГ, - Вовка поклонился. Будешь в наших краях, заходи в «Три источника», поболтаем. А сейчас мне пора уже. Вертолет, вон, за мной летит. Обещали ещё на пик Коммунизма свозить. Интересно же, хоть одним глазком посмотреть, как там, на Коммунизме коммунисты в коммуне живут.

- Время не трать, - откликнулся гуру, - нет там никого. И не будет никогда. Коммунизм – это утопия. А пик Коммунизма – утопия вдвойне, сказка это. Это таджики такое название специально придумали, чтобы туристов заманивать. И замурлыкал себе под нос: мы рождены, там-та-там, чтоб сказку сделать былью, там-та-та-там. О! – говорит, - спасибо тебе Вовка, на хорошую мантру ты меня натолкнул, записать надо пока не забыл.

- Точно знаешь, – с большим сомнением быстро спросил Вовка, пока гуру снова не отключился – что там ничего нету?

- И думать нечего, - решительно подтвердил Гуру кивком головы. – Нет там никаких коммунистов. Одни козлы бывают, и то – в предгорьях. Я ж говорю, дуй домой, времени не трать. Да, вон, видишь парочку за юртой Блаватской? Это Шикльгруберы - друзья закадычные, близнецы-братья. Один ефрейтор, а другой аж до подполковника дослужился. Они только что с этого пика спустились и подтвердят – нету там ни хрена. Пойди сам потолкуй, пока твой вертолёт не сел.

Братья Шикльгруберы, действительно, оказались военными. Оба маленькие, только ефрейтор – потолще и с усиками, а подполковник – пожиже, зато весь побритый.

- Здравствуйте, люди добрые, - издалека поприветствовал их Вовка.

Братья обернулись и недоверчиво так отвечают, - ну, здравствуй, незнакомый человек. А руки сразу синхронно за пазуху засунули.

- Вовка я, из Европы, приехал, вот, местной мудрости набраться. Набрался, улетаю уже. Мне сказали, что вы только что с пика Коммунизма спустились, а я как раз туда собирался. С людьми потолковать. А гуру говорит, - нет там никого. Вот, к вам направил удостовериться.

Переглянулись братья. Ефрейтор говорит: нет, никак нет. А подполковник ничего не сказал, только в глаза Вовкины заглянул. Глубоко-глубоко, так, что у Вовки аж мурашки по спине пробежали.

- А вы, - Вовка спрашивает, - тут зачем, тоже за мудростью?

- Ну, можно и так сказать, - братья отвечают. Мы у себя дома просветительскую работу ведем, - говорит ефрейтор. Я вот, например, журнал «Люцифер» издаю, а брат мой главным редактором подвизается в журнале «Серое подполье».

- Это чё, для мышей, что ли? – удивился Вовка такому названию.

- Ну, зачем же иронизировать, Лунин Владимир Ульянович? – спокойно отреагировал подполковник и к чему-то перечислил все Вовкины анкетные данные.

У Вовки аж челюсть отвисла. – Откуда, - говорит, - вы обо мне всё знаете?

- По долгу, так сказать, служебному. Главному редактору «Серого подполья» вообще всё знать полагается про окружающую среду.

- Ну, а раз вы всё и так знаете, чего ж сюда-то припёрлись? – поинтересовался Вовка.

- Уточнить надо кое-какие детали по делу Белого братства, - отвечают Шикльгруберы. – Тут моментик один неясный остался. Мы так понимаем, что это самое братство – далеко не для всех, а только для белых. Вот и приехали уточнить, как можно побыстрее зачисточку провести, чтоб во Вселенной одни белые остались. И еще надо эмблемку на флажок подобрать. Тут, говорят, дизайнеров хороших полно, задёшево могут логотипчик нормальный предложить. И запатентовать.

- А-а, вон вы чего… - начал понимать Вовка. – Я так понял, что для зачистки вашей надо Люциферовы силы подключить. Вы ж, как издатели одноименного журнала, сами знать должны. Тёмным по тёмному – вот и аннигиляция настанет, и останется только белое. А по белому можно уже всё заново расписывать. Иначе никак не получится. А логотипчик – чего тут изобретать? Вон, видите, на холме крестик симпатичный закрученный? Вот и берите его. Запоминающаяся картинка. Правда, я её уже срисовал для себя. Но вы можете то же самое использовать, только в другую сторону разверните, уж, пожалуйста. Пусть у вас крестик влево крутится, а у меня – вправо будет, или наоборот.

- Умный ты парень, Вовка, - братья говорят. Тебя бы в махатмы сразу записать.

- Да, не-е-е, - засмущался Вовка. – Я в махатмы не хочу. Они с народом только через посредников общаются, а я напрямую предпочитаю. Чтоб, так сказать, в каждый дом можно было войти, в каждую пору. Ну, как стиральный порошок с отбеливателем. И выбелить всё напрочь в мозгах народных масс, а потом новую программу записать. Разрушить, как говориться до основанья, а затем…

- Это понятно, - согласились братья. – Только, если ты махатмой будешь, то к тебе и доверия будет больше, чем к простому Вовке. А мы бы к тебе в гуру пошли, чтоб все твои почины до масс доводить.

У брата-ефрейтора голос оказался срывающийся, но жесткий вполне. А брат-подполковник каким-то семенящим голоском разговаривал. Не понравились Вовке это звучание.

- Вот ещё, - подумал Вовка. – Посредников мне только не хватало. Вон, у нас в «Трёх источниках» и так подходящего народу навалом. Да, и не знаю я этих военнослужащих совсем. Ну их на фиг, от греха.

А сказал так: - Что ж, уважаемые, предложение ваше очень интересное. Вы мне телефончик ваш оставьте, я вам потом перезвоню, как до дома доберусь.

А они в ответ: Не-е, говорят, телефончики мы не оставляем. Конспирация. Сам понимать должен. Мы на тебя сами выйдем потом по картотеке «Серого подполья».

Да, - подумал Вовка, - вот связался сдуру с незнакомыми людьми. Надо было гуру послушать и сразу ноги уносить. Теперь не отвяжешься. А не пошли бы вы все в жопу?

И вдруг, неожиданно почувствовав в душе какое-то неосознанное просветление, сказал почему-то вслух по-немецки: - Гитлер капут! И ушел.

28. Карантин

Тут как раз и вертолёт подоспел. Уселся Вовка и говорит, что, мол, тур на пик отменяется, давайте сразу домой полетим. А тут новая незадача. Пилоты ему объяснили, что на вертолете до дома не долетишь, тут самолёт нужен, потому что далеко лететь надо. Но прежде, чем домой отправляться, надо ещё карантин пройти. А то мало ли чего в этих диковинных местах подхватить можно. Короче, всё равно, без карантина назад через границу не пропустят.

И повезли Вовку на карантинный пункт со странным названием Байконыр, что означает «богатая, тучная степь». Вовка не знал еще, что это никакая не степь, а настоящая пустыня, и что провести в ней ему придется не больше – не меньше, а ровно 40 дней. Такой вот карантин был тогда. И каждый день врачи-вредители по уколу кололи. Говорили – против бешенства.

Там, на Байконыре этом, заскучал Вовка. Ещё бы не заскучать – кругом шаром покати, бараки грязные стоят, чайхана закрыта, военнослужащие угрюмые ходят везде, и провода со столбов обрезают на металлолом. Вечером из юрты страшно выйти – того и гляди морду набьют.

Но, как-то с утра, Вовка прогуляться решил. Ходил, ходил, пока до огороженной зоны не дошёл. И такое там увидел – на всю жизнь запомнил. Там за оградой какое-то сооружение было. Цилиндр такой длинный, на трубу похожий – одним концом на земле крепится, а другим в небо смотрит. И вот подходят к этому цилиндру какие-то люди. Много людей. Одни, трёхлинейками вооруженные и маузерами, других, со связанными руками и ногами, к тому цилиндру тащат и внутрь запихивают. А какой-то длинный дядька с бородой к этому цилиндру факел подносит и отбегает. Потом – взрыв страшный и цилиндр этот в небо взлетает. И всё. Не видать больше этой конструкции.

Вовка поначалу подолгу стоял, ждал, когда эта труба назад на землю свалится, но так и не дождался. Повадился Вовка по утрам к этой зоне прогуливаться. Интересно же. И каждый день – одна и та же картина. Народ в трубу запихивают, поджигают, она улетает – и всё. А один раз Вовка видел, как одну бабу в трубе в небо запустили. Вот это да-а, - подумал Вовка, - я на самолете летел, чуть не обделался. Представляю, как эта баба в трубе себя чувствует. И всё-таки, - не мог понять Вовка, - куда они потом деваются? Не падает же ничего назад.

И вот, в очередной раз, когда Вовка на полёт цилиндра полюбоваться пошёл, заарестовали его. Тихо так сзади подошли двое и говорят: - А что это ты тут делаешь, гражданин Владимир? Под руки взяли и внутрь за ограждение его потащили. Испугался Вовка тогда. Думает, - как щас засунут в трубу, и – конец. Прощай Надька, прощай братаны, а также трудящиеся всего мира! Страшно испугался.

Но в трубу Вовку сразу совать не стали, а подвели к самому главному, к тому, который трубы эти снизу поджигал. 

А дядька этот совсем не страшным оказался. – Что, говорит, товарищ Вовка, - пилотируемой космонавтикой интересуетесь?

Вовка не понял таких сложных слов и решил, что лучше помалкивать.

А дядька, видать, энтузиастом этих цилиндров был. Да-а, - говорит, - чувствую в Вас, юноша, пытливость мысли и большой сверхчеловеческий потенциал. Вон глаза как горят. Сразу видно – любите космонавтику.

- А чё это вы тут делаете? – не найдясь что ответить, по-простому спросил Вовка.

- То, что мы тут делаем, товарищ Вовка, - это будущее человечества! – отчеканил дядька и продолжил скороговоркой: - Это только начало новой космической эры. Мы запускаем в космос человека, чтобы он там привыкал и осваивался. А потом, лет через двадцать, мы все сможем улететь к другим планетам и, в конечном итоге, завоевать всю Вселенную. Заставить её служить нам, то есть – землянам. Но это потом, в будущем. А пока – так просто, экспериментируем. Заодно очищаем Землю-матушку, планету нашу голубую, от неподходящего элемента. И загнусавил чего-то: «Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе…»

- Как это – очищаете? – изумился Вовка, - мусор, что ли, в цилиндрах вывозите?

- Какой мусор, молодой мой человек? – дядька руками замахал. – Вы не понимаете! И тут глаза у него разгорелись, и он зачастил: - Надо всем стремиться к тому, чтобы не было на нашей планете несовершенных существ - насильников, калек, больных, слабоумных, да и вообще несознательных всяких. О них государство в первую очередь должно позаботиться, чтобы они никогда не давали потомства. Понимаете? Можно, например, стерилизовать. Но я беру их пока нестерилизованными и для опытов своих использую. Изучаю, как космический полет на человеческий организм влияет. Да, какие они люди? Так, - похожи только. Но пользу нам, нормальным людям, приносят. Я их датчиками обвешиваю и отправляю, так сказать, на освоение космических пространств.

Ну, насчёт нормальных людей – это ещё как посмотреть, - подумал Вовка, а вслух поинтересовался: - А они возвращаются или стразу на других планетах жить устраиваются?

- Нет, не возвращаются они, - задумчиво ответил дядька. – Я ещё возвратного механизма не изобрел. Только вперед, к космическим вершинам!

- Так значит, всё-таки, там селятся. Вот здорово! – искренне порадовался Вовка за однопланетников.

- И насчет других планет ничего конкретного пока сказать не могу. У моих, как Вы говорите, цилиндров посадочного модуля нету. Я его сейчас только дорабатываю, - произнес дядька и, кажется, сам крепко задумался.

- И что же, - спросил Вовка испуганно, - они так всю жизнь оставшуюся и летят в никуда, от Земли удаляясь.

- Да, нет, - говорит бородатый, - по моим расчётам все эти трубы должны вокруг Земли болтаться. Потому что, когда солярка кончится, они падать должны. По теории. Моей. Но они так сильно вокруг Земли раскручиваются, что упасть уже не могут. Вакуум держит.

Не понял Вовка ничего из этой астрофизики. Понял только, что народ пачками в небытие отправляют. Жалко стало Вовке население, он и спросил, дескать, - а Вам, товарищ, подопытных товарищей не жалко?

У дядьки снова глаза загорелись. – Не понимаете Вы, юноша, простых вещей! Я ж Вам объясняю – не товарищи это. Мы должны отбросить все внушенные нам ранее правила морали и закона, если они вредят высшим целям. Всё нам можно и всё полезно - вот основной закон новой космической морали! Пройдут тысячи лет, и мы население Земли не узнаем. Исчезнут унижающие нас половые акты и заменятся искусственным оплодотворением. Женщины будут рожать без страданий, как родят низшие животные.

У дядьки даже лицо сделалось благостным и мечтательным. И он, наполняясь неосознанным, возможно, космическим энтузиазмом, продолжал:

- У меня есть интересные мысли об искусственном оплодотворении всех женщин от лучших мужчин. Полученное потомство будет снова оплодотворяться самыми достойными мужчинами. Теоретически уже пятое поколение даст нам почти совершенство. По аналогии с племенным быком, преобразующим стадо. У меня самого семеро детей, я-то знаю. А всякие бесполезные животные и несовершенные люди, вроде калек и преступников, вовсе не должны существовать. И мы их выведем с несгибаемой твердостью, как тараканов.  И закончил: - Я, говорит, нисколько не сомневаюсь в правдивости и научности моих оптимистических выводов. А насчет жалости, юноша, я Вам так скажу: мы можем без церемонии относиться к низшим существам, истребляя вредное для себя и размножая полезное. Сердце наше и совесть могут быть спокойны. Эти существа почти не страдают.

- Ни фига себе! – подумал Вовка, - это покруче Белого братства будет. Не надо было в Гималаи с Шамболой мотаться. Надо было сразу сюда, в карантин, к этому быку-осеменителю. Дядька-то этот весь мудростью пропитан и революционной мыслью. А главное – какая офигительная уверенность! Если не шизофреник – то, во истину – Великий Учёный.

А дядька отдохнул немного и снова завелся. – Космос, - говорит, - породил не зло и заблуждение, а разум и счастье всего сущего. Чтобы понять это, надо только стать на высшую точку зрения - вообразить будущее Земли и обнять разумом бесконечность Вселенной.

Всего-то! – почему-то подумалось Вовке.

- Тогда мы увидим, что космос подобен добрейшему и разумнейшему животному. Земля наша – это лишь колыбель разума, но нельзя же вечно жить в колыбели. Нам надо стремиться к Вселенскому господству!

Вовка еле успевал в блокнот записывать за дядькой этим. Великие и могучие слова тот говорил, причём – совершенно бесплатно. Вовка аж язык прикусил от душевного смятения, стенографической торопливости и эстетического удовлетворения от услышанного. Ну, - думает, - выдам я своим корешам, дайте только до «Трёх источников» добраться.

А дядька тем временем продолжал. – Вы, - говорит, - Владимир, поймите главное – наш мир должен быть устроен как можно проще.

- Как это? – подивился Вовка. Он-то думал, что наоборот – всё на свете усложняется по мере развития.

- А вот как, - отвечает дядька, - все наши беды от страданий. А страдаем мы почему? Потому что большая часть теперешнего человеческого мозга занята ненужными и даже вредными людям свойствами, например страстями. У животных с недоразвитой нервной системой мало радости, но зато мало и страдания. На низшей ступени органического мира и то, и другое близко к нулю. В мертвой природе получается вообще абсолютный нуль. Поэтому мы должны стремиться с максимальной минимизации страстей. То есть надо до предела, до нуля упростить наш мозг! Вот.

О! - Вовка говорит, - вот это сильно сказано! Еще раз повторить можете, а то я записать не успел? Дядька легко повторил. Вовке даже показалось, что этот бородач вообще всё наизусть шпарит, не задумываясь.

Да, - подумал Вовка, - а чё тут задумываться, да и чем, если мозг упростить? А ведь, недаром врачиха гималайская говорила, что мозги, в общем-то, и не особо нужны. От них, оказывается, вред один – разногласия, недопонимание, смута и томление жизни. Или жизнью? Не-е, без мозгов, всё-таки, спокойнее. И в блокнот записал: «Было бы величайшей ошибкой думать…»
Простите, - на прощание говорит Вовка, - а можно поинтересоваться Вашими фамилией-именем-отчеством? Хочу, говорит, при возможности, память Вашу увековечить в виде памятника. Или бюста. На многое Вы мне глаза раскрыли!

- От чего ж не можно? – дядька отвечает, - очень даже можно. Буду всемерно благодарен. Константин Эдуардович Циолковский меня зовут.

- Ну, спасибо, Константин Эдуардович, - попрощался Вовка, - пора мне уже, всего Вам самого хорошего, успехов в научной деятельности и в освоении Вселенского пространства.

- До свидания, Володя, - дядька говорит, - помните меня.

Вовка шел и вспоминал, всё ли он успел записать за Эдуардычем. Мысли-то ценные, а главное – коротко сформулированные. Для масс ведь как – чем короче, тем лучше. Если трудящимся предложение больше, чем из двух-трёх слов забубенить, не поймут ведь ни хрена. Путаться сразу начинают. А главное – единство в трактовке смысла пропадает. Каждый по-своему пытается истолковать. В результате получается как всегда – враньё и полная ахинея. А тут – находка просто: Мораль – в жопу! Этику – в жопу! Уродов – рубить! Новому человеку – ура! – перечитывал Вовка свои записи.

Да так увлекся, что какому-то крепкому мужику на полном ходу в спину влепился. Обернулся мужик недовольно. – Что это Вы, уважаемый, - говорит, - идете и препятствий на пути не чуете? Ноги свои не контролируете совсем. У Вас их две всего, а не четыре. Могли бы и управиться. Так дядька Вовку с ходу отчитал за неловкость.

А Вовка посмотрел на дядьку и снова обалдел. Как тогда на Шамбале, когда в первый раз Елену Петровну лицезреть удостоился. Мужик перед Вовкой стоял – вылитый Йоська! – Не, ну надо ж, как бывает – изумился Вовка. И Йоська никому ничего про брата-близнеца не говорил. Конспиратор хренов.

Простите, - Вовка говорит, - не нарочно я Вас побеспокоил, а случайно вполне. Вот, в записи свои загляделся и толкнул Вас нечаянно. Вовкой меня зовут, в Европу я отбываю сейчас – по месту постоянной, так сказать, дислокации. А тут я уже сороковой день в карантине нахожусь по пути из Гималаев. Так Вовка извиниться перед дядькой решил.

- А-а, - тот говорит, - из Гималаев? Тогда понятно. Бывал. Красивые места, до пяток пробирающие своим величием. А зачитаться умными мыслями каждый может. Ну, а меня Николаем Михайловичем кличут по фамилии Пржевальский. Я тоже тут в карантине пребываю после степной экспедиции. Только не я сам, а лошадки мои, которых я по степям собрал. Целых десять голов. Сорок копыт значит. Мы тут, как и Вы, уважаемый, уже ровно сорок дней. Сегодня домой, в Европу отправляемся самовывозом, своим ходом, то есть. Надеюсь, через месяц увидеть родные пенаты.

- В Европу, говорите? – обрадовался Вовка. И я ведь оттуда. И туда сейчас. Только что-то не доводилось встречать Вас раньше в тех местах.

- А я, - говорит Пржевальский, - уж лет десять как в экспедиции. Изучаю, можно сказать, фауну местную, флору, ну и быт аборигенов.

- Ну, и как? – поинтересовался Вовка.

- Ну, что можно сказать по существу? - ответил путешественник. Фауна интересная, потом лошадок покажу – загляденье одно. Опять же – сурки и прочие тушканчики – очень прелюбопытные экземпляры попадаются. Флора бедновата, сами видите. Ну, а быт? Быт, как бы это по мягче выразиться, быт здесь – полное говно. Так прямо и сказал.

- А чё ж Вы так долго-то тут? – спросил Вовка, слегка ошарашенный такой откровенностью.

- Контракт у меня, понимаете ли. С Европейским экспериментальным конезаводом. Я им должен доставить ровно десять своих лошадок, чтоб условия выполнить. Так вот, за десять лет я как раз десять лошадок и отловил. Редкая порода. Исчезающий вид. А вы случайно не в курсе, как там дела сейчас в Европе с коневодством? Кто там начальствует?

- Очень даже в курсе, - с радостью ответил Вовка, - Сёмка там за главного. Ну, тот, который в будёновке всё время ходит. И брат его родной – Климка – у Сёмки в заместителях.

- Ну, надо же! – удивился Пржевальский. – Помню ребятишек этих. Я ведь когда отъезжал, они совсем ещё пацанами были. Озорничали. Зато пастухами были хорошими. Ну, что ж. Порадовали Вы меня, господин Вовка. Этих ребяток я знаю. В хорошие руки лошадок везу.

А у Вовки тоже интерес образовался про Йоську узнать. – А Вы, говорит, господин Пружевальский, не имеете ли на родине своей братишку-близнеца?

- Не Пру-, а Прже, - с достоинством поправил Вовку Пржевальский. Истоки нашего древнего рода - из обгрузиненных поляков. У нас очень много всяких пше, бже, прже, ну и так далее. А брата – имею, как не иметь? Очень даже имею. Иосифом зовут. Только не водимся мы с братом. Давно рассорились. Он у меня как-то единственный экземпляр редчайшей лошадки украл, гадёныш. И цыганам продал. Выгнал я его за это. Проклял, можно сказать. И фамилию его заставил поменять, чтоб не позориться. Новую фамилию его не знаю, а также и отчества . И вообще - с тех пор о нем слышать ничего не хочу. А как он, кстати?

- Йоська-то? А чё ему? – оживился Вовка. – Усатый он, прям как Вы, красивый. Девки за ним так и бегают целыми батальонами.

- Да, не про девок я. На что живет-то братец? Чем на жизнь зарабатывает? Не ворует ли?

Вовка, конечно, догадывался чем Йоська зарабатывает, но этому Прже ничего говорить не стал. Мало ли что? Тем более, что Вовка и сам давно дома не был. Может, Йоська с тех пор бросил по ларькам бабки сшибать? Может, он где охранником устроился на постоянное жалование? – Не, - говорит, - не знаю я про род деятельности Вашего родственника. Знаю только, что на пиво и хлебушек ему всегда хватает. И на табак ещё.

- А мне обещал, говнюк, что курить бросит, - задумчиво сказал Пржевальский себе под нос. – Ну, ладно, - говорит, - Вовка, пойдем, лошадок покажу. Красоты – необыкновенной.

- Вот, смотри, товарищ Вовка! – Пржевальский с гордостью вытянул руку.

За загоном в маленьком закутке уныло толпился десяток низкорослых полулошадок рыжеватой окраски. Одна из них кувыркалась спиною в маленькой грязной лужице.

Купание рыжего коня, - определил Вовка.

– Вот они – мои любимые лошадки. Бегают быстро, кушают мало, компактны и оснащены дружелюбным интерфейсом. Симпатичны и покладисты то есть.

- А для чего они? – спросил Вовка, озадаченный почти что ослиными габаритами странных копытных животных.

- Во-первых, для сохранения биоразнообразия. Генофонда, так сказать, животного мира, - с радостью откликнулся Пржевальский. А во-вторых, - для селекционной работы. Выносливы. Управляемы. Незаметны. Могут ползать и видят в темноте. Отличные качества для разведывательной конницы. Незаменимые друзья человека.

- И чё? – заинтересовался Вовка, - на них и ездить можно, или только детей катать?

- Почему детей? – обиделся Пржевальский. – Я же говорю – для конницы они вполне подходящие. Сами попробуйте.

Вовка подошел с опаской и взгромоздился поверх лошадки, как на велосипед. Сидеть было удобно, только ноги на земле стояли. – Ну, и как на ней скакать? – с сомнением поинтересовался Вовка.

- Да, действительно, - согласился озадаченный Пржевальский, - я как-то об этом не подумал… Ноги надо удлинить. Не Ваши, ихние. С помощью передовой селекции или на Прокрустовом ложе. По Ламарку, так сказать. А пока придётся ножки Ваши поджать. Вот так. А ну, но-о-о! – неожиданно гаркнул Пржевальский, и лошадка под Вовкой рванулась куда-то вбок.

Вовка от внезапности образования вектора нечаянного движения соскочил с лошадиной спины и грузно плюхнулся на свежую навозную кучу.

Да, - сказал Вовка, пытаясь отчистится от приключившейся неожиданности, – действительно, порода Ваша не доработана пока, товарищ Прожевальский. Но перспектива видна, - мирно закончил Вовка, чтобы не обидеть путешественника-селекционера. А сам подумал, - в Красную армию такая конница не годится. Разве что, в конницу Пружевальского.

- Не Про-, а Прже-, - снова поправил Вовку Пржевальский. – Главное, что условия контракта я выполнил. Вот они - мои одноименные кони в количестве десяти голов. Ни больше, ни меньше.

- Ага, - подумал Вовка, - надо было еще одного коня выловить, чтоб на ворота поставить. Тогда было бы всё по уму – одиннадцать коней в команде.

- Ладно, - говорит, - товарищ Прже! – Гоните табун до дому. Там разберемся. А меня уже самолет заждался. Полечу я. Йоське-то привет передавать, или помалкивать о Ваших достижениях?

- Лучше помолчать, - погрустнел Пржевальский. – Доберусь до дома, сам с ним поговорю. Хоть и сволочь он, а всё же брат родной. Скучаю иногда. Жалко, если попадет в плохую компанию со своей дурной головой. Хотя, вряд ли попадет. Иосиф – существо не внушаемое. Только если сам чего придумает, тогда уж спасу не будет. Добьется своего любой ценой. И в кого такой упрямый уродился? Ума не приложу.

Возвращался Вовка домой на самолете. Только на полпути пришлось посадку делать. Керосин кончился. Вовка с самолетом вполне даже освоился. Не боялся больше. Даже порулил украдкой несколько минут, пока пилот по надобности отходил.

А садиться пришлось под Казанью. Если б знал Вовка, что там как раз в это время тысячелетие города справляют – не в жисть бы не стал приземляться. Можно было бы куда-нибудь ещё дотянуть.

А в Казани Вовка подвергся, можно сказать, удару культурологического стресса. Там как раз концерт звезд татарской и европейской эстрады проходил «Татар жыры -1000». Прямо на аэродроме. Народу собралось – тыщи великие. Хорошо, что хоть одну посадочную полосу свободной оставили, паразиты. Короче, когда сели и пока самолет заправляли, Вовка из кабины высунулся для непосредственного наблюдения за торжественным действом. К началу-то, конечно, не попали. Но всё равно интересно было.

Сначала Вовка увидел, что на сцене горланит тот самый – в парике из «Трёх источников».
Ишь ты, популярный какой, оказывается, - сделал вывод Вовка. А чё сразу жыры-то? Как-то странно.

- Я по свету немало хаживал, - запевал чернявый.

Интересно, думал Вовка, а сколько это – немало? Столько, сколько я на Эверест поднимался-спускался, или столько, сколько Пружевальский по степям за десять лет находил?

Пока Вовка мыслью своей томился, чернявый уже заканчивал:
- Дорогая моя столица, золотая моя Казань!

Что-то знакомое очень, - потужился вспомнить Вовка, но так и не вспомнил.

А тем временем на сцену мужской дуэт забрался. Впрочем, Вовка с трудом назвал бы его мужским. Выглядели-то они как мужики, с виду. А вели себя странно – терлись друг об дружку, сзади пристраивались. Тьфу, - заключил Вовка по поводу дуэта, - пидоры!

- Голубая луна, - сладко намекал один.
- Голубая… - удовлетворенно и прочувствованно подтверждал второй.

Дуэт «Жопу свело», - обозвал Вовка безвинных музыкантов. Куда катится изящное искусство песнопения? Кстати, и Елена Петровна ещё завещала, что скоро вся вселенная голубой станет. Может она именно это имела ввиду?

Тем временем к самолету подбежал чумазый отрок с волосами, заплетёнными в мелкие косички. Голова чумазого помещалась в огромных наушниках, из-под которых довольно громко пробивался какой-то немыслимый ритм. Децл-децл-децл-децл-децл, - приглушенно доносилось прямо из мальчишеской головы. Стоять на месте он не умел, его всё время колбасило, видимо, в такт загруженному в наушники ритму. Малец тащил лубяную коробку, из которой призывно попахивало свежей выпечкой.

- Эчпочмак, биг-мак, чак-чак, биг-мак, эшьпичьмак, чак-чак, - истошно орал пацан, перекрывая шум всего аэродромного концерта.

Вовка купил десяток треугольных пирожков. Четыре отдал пилоту, а остальные тут же съел сам, изрядно изголодавшись в дороге. – Не-е, - подумал Вовка, - хоть это и эшьпишьмак, а куда как лучше вареных саянских бобов, которые так и не довелось попробовать.

Вслед за голубыми исполнителями на сцене появилась тетенька в красном платьице со стихами. В руках у неё был крупный портрет предводителя всех татар, за которым туловище самой исполнительницы решительно не проглядывалось. Женщина привела своё вполне миловидное лицо в серьезный вид, закатила глаза и, подвывая, зачитала наизусть до боли выстраданное и рожденное в немыслимых творческих муках творение.

«Какие люди жили в городе Казани!
Ученые, поэты, мастера
Творили Лобачевский и Державин,
Хади Такташ, Тукай и Груздев
Без следа не остались те творенья и дела

И в дружбе тут живет народ великий
Татары, русские, чуваши и мордва
А Президент Шаммиев у руля, у власти
Не позволит дружбе разорваться никогда»!

Вовка мало понимал в поэзии, но, почувствовав легкую натужность размера и рифмы,  припомнил фразу, когда-то прочитанную у Набокова: портреты главы государства, не должны превышать размеров почтовой марки. И то после смерти, - дооформил Вовка резонное замечание писателя.

А тетка тем временем заканчивала:

«И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас всё так же солнце станет
Сиять огнем своих лучей».

«Славься Татария, наша свободная,
Дружбы народов надежный оплот,
Тысячелетняя сила народная
Нас к торжеству здравомыслья ведет».

- Вот. Это уже немного лучше, - резюмировал Вовка. – По крайней мере, под конец размер удалось соблюсти. Хотя, в целом - произведение получилось немного политизированным.

Потом ещё кто-то на сцену запрыгивал. Один татарин вообще Вовку поразил – каждую песенный куплет акробатическим трюком подтверждал. Споёт, например, что-то вроде «Казань – златые купола», и сальто - практически мортале - через голову выкидывает. «Казань – звонят колокола», и тройным тулупом это дело опоясывает. А потом вообще какой-то сюр попёр, то есть, реализм. Татарин этот косматый, низкорослый, вдруг швабру схватил. А на конце швабры настоящая голова той самой редкой лошадки Пружевальского. Оседлал малый швабру и как заорёт: «Ни за что никогда не расстанусь с конём, буду вечно как конь молодым». И тут такое началось. Ну, вообще. Народ со своих сидячих мест повскакал и давай прыгать, руками размахивая и подпевая, вторя то есть: «Будем вместе, - поют, - как ты молодым!». Вот это да-а! Такого буйства эмоций Вовка никогда в жизни нигде не видел.

Много всего диковинного Вовка прослушал, пока самолет заправляли. И про яйца какого-то дрозда была песня, и про почему-то парящих перелётных птиц… Ой, и про то, что надо всем срочно рожать, а то население убывает. И про Сарочку, и про Жанночку. Да, практически ни одного имени из численника не забыли. А один грузин с волосатыми руками и грудью на сцену выскочил, но от переизбытка чувств все слова песни позабыл. Только и сумел пробубнить «Бу-бу-бу-бу-бу». И всё! Кошмар какой-то!

А после этого грузина вообще неполиткорректность сплошная попёрла. Одна девка с широкими бёдрами в узких обтягивающих штанах, ничего не стесняясь, пела: «Пьяный хачик лечит меня и плачет от того, что знает, как хорошо бывает». Ё-моё, - думал Вовка, стыдясь за певицу и переживая скопом за всех лиц кавказской национальности.

Главное, что Вовка понял тогда – это то, что музыка тут совсем на деревенскую не похожа. В Европе-то, вон, Женька Кошкин совсем по-другому наяривал. А тут вся композиция – три аккорда, ну, максимум- пять. И слов почти нету. Ля-ля-ля только, да тру-ля-ля. Зато реакция присутствующей публики Вовку заинтересовала. Вроде и нот-то немного и смысл, как таковой, в корне отсутствует, а народ прыгает, веселится, вполне довольным кажется от всего происходящего.

Интересно, - подумал Вовка, - может и отсюда какой-нибудь лысак прихватить? Если такой шалман народным массам по душе, так это, ведь, очень даже здорово. Поставил лысак с таким говном, - и отдыхай. Народ сам себе утеху найдет. Будет прыгать и самотащиться от переизбытка адреналина.

Тут на сцену протиснулись сразу три одинаковые шмары в приспущенных шароварах.

Хм, волосы раскрасили в разные цвета, и думают, что в них близнецов никто не различит, - скептически заметил Вовка и приготовился слушать, так как по внешним габаритам раскрашенных выступальщиц определил, что сейчас из них должно излиться нечто вроде сопрано.

Какое там сопрано. Безголосые девки и одну ноту-то держать не могли. Зато ноги задирали прямо и высоко, точь-в-точь как в кордебалете. И наяривали зажигательно, хоть и в унисон:

«Мой парень влип в дурные дела,
Подрался, нажрался какой-то мути,
Он так меня достал, и я его прогнала…
Я видела его вчера в новостях,
Ё-моё, блин, увы и ах!
Он говорил о том, что мир на распутье…
Хочу такого как этот Распутин
Ра-ра-Распутин»…

Боже мой! – загрустил Вовка, на время позабыв, что бога нету. Что видят, то и поют. Прям как чукчи. «А чукча в чуме ждёт рассвета, а рассвет наступит летом…» - вспомнилась Вовке очень грустная старинная чукотская колыбельная. Никакого абстрактного восприятия окружающей реальности. И потом – ху из этот мистер Распутин? Наверно, какой-то местный авторитет, - предварительно определил Вовка.

А матрёшки никак не успокаивались:

«Пока мы здесь поём и танцуем зигзагами,
В его кабинетике свет не погас,
Он до сих пор на службе, он работает с бумагами,
Он думает о будущем, он думает о нас»…

А вот это интересно, - увлекся Вовка напевом. Это почти что про меня. Я ведь тоже о них думаю, о массах, то есть. Хорошо, что и массы про меня вспоминают. Как оказалось. Или они про своего, этого, ну, как его… Выскочила у Вовки из головы такая простая фамилия.

После этих весёлых тёлок на сцену с трудом забралась какая-то жирная ханум, укутанная в огромный цветастый балахон, и заголосила: «Я малолетка, я гадость, я дрянь, я хуже тебя, зато я умею рожа-а-а-а-а-ть… И дихлофос всегда во имя добра»…

Чёрт знает что, - Вовка плюнул из кабины прямо на посадочную полосу, - а дихлофос, действительно, исключительно во имя добра. Надо будет прикупить сейчас же оптом тонн пять и распылить его над всем этим сборищем при взлете. Вот так и подарю я добро усей Земли, бескомпромиссно потравив всю эту ренегатскую гадость! Здорово достали Вовку местные вокальные испражнения.

Еще Вовку возмутило название некой модной, видимо, группы «Казан егетлэре». Вовка сначала подумал, что это казанские гитлеры такие, типа идущих, поющих, плюющих, жрущих и срущих сразу вместе. Ну, гитлер-югенд, в общем. Вовка уже, было, собрался из кабины вылезти, чтобы самочинно с этими «егетлэре» разобраться. Хорошо, что с пилотом заранее своим негодованием успел поделиться. Пилот-то татарский знал немного и объяснил Вовке, что «егетлэре» - это всего лишь «парни».

-Ну, ладно тогда, - успокоился Вовка. Надо языки учить, а то не ровен час впросак можно попасть по глупости, - записал Вовка в блокнот.

– А чё за «сыры-жиры»? - дополнительно поинтересовался он у пилота.

- Ну, «сыры» – они и есть сыры, - ответил пролетарий, - а «жыры» – это значит песня!

- Просто-то как всё, оказывается! - обрадовался Вовка такому своевременному переводу, - а то я уж и не знал, чего думать…

- Эх, яшэргэ икен, яшергэ. Жить, так жить, - пробормотал пилот, махнул рукой, и самолет, наконец-то, взлетел в чистое голубое небо, с глубокой скорбью оставляя по собой сплочённые массы трудящихся и бездельников, добровольно балдеющих от горькой отрыжки безвкусной халтуры.

А Вовке вдруг вспомнилось из детского татарского фольклора:

Пулемёта дыр-дыр-дыр,
Автомата тра-та-та.
Александыр, бар, Матросов
Амбразура кегельда.

Европа встретила путешественников-возвращенцев смурным небом наверху и чавкающей грязной поверхностью внизу, которую и сушей-то назвать язык не поворачивался. Вовка, подхватив чемодан, сразу в «Три источника» побежал. Соскучился страшно, да и хотелось ему поскорее со всеми своими впечатлениями поделиться. Пол блокнота ведь за это время извел записками путешественника. На улицах, к Вовкиному удивлению, никого не было.

- Чё это они, – недоумевал Вовка на ходу, - попрятались по домам что ли? А может, на работу все разом устроились? Странно, однако.

Добежал до кабака – ё-моё! – дверь закрыта. Правда свет внутри горел, но тишина – как на кладбище. Озадаченный Вовка скромно постучал в дверь. Без ответа. Подошел к окошку, опять постучал. За окном слегка откинулась занавеска. Видимо, разглядывали, кто это стучится в закрытое заведение. Потом вдруг Вовка услышал голоса. – Ну, слава Богу, живые есть, - мелькнуло у Вовки в голове.

Дверь приоткрылась, оттуда выглянула радостная Надька. – Входи ж скорее, пёс блудящий, - почему-то прошептала Надька и, приглашающее, но весьма конспиративно замахала рукой.

Вовка протиснулся в полуоткрытую дверь и обалдел. Все были в сборе – и сиамцы, и Левка с Феликсом, да – все практически, кого Вовка в Европе встречал. Сидели при трёх свечках, практически в темноте. А уж накурено было – бейсболку вешай, не упадет. И перегаром перло, как будто тут неделю квасили, не выходя. В углу жевала сено корова. Под коровой красовалась, дымясь, свежая ароматная лепёшка.

- Вы чё, пацаны, - развел руками Вовка, - ваще охренели тут что ли? Без меня.

- Тихо, тихо, Вовка. Не ори так. Щас всё расскажем тебе. Слава Богу вернулся! – прошептали Фридка с Карлушей хором. – Садись скорей, голодный небось. Эй, - чуть повысили голос братья, - гарсон, неси пожрать возвращенцу, и выпить прихвати на всех. С приездом надо отметить.

Тс-с-с, - поднес палец к губам Илька-половой, - вы чё, совсем что ли рехнулись. Приманите, ведь, супостата.

- Чё у вас тут, братаны? – с искренним изумлением оглянулся вокруг Вовка, - медведи что ли с тиграми из зоопарка сбежали, или чупакабра какая мутантная завелась?

- Вовонька, милый ты мой, как же я тебя ждала, - просипела Надька Вовке на ухо. – У нас тут такое, такое…

- Да, не тяните вы, - начал терять терпение Вовка, - чё случилось то?

- Ты сядь, Вов, сядь, - подошел к Вовке Жорка Шорош. – У нас тут возникли, понимаешь ли, некоторые форсмажорные обстоятельства. Призрак бродит по Европе, Вовка. Понимаешь? Призрак!

Вовка часто заморгал, как обычно с ним бывало, когда он попадал в дурацкую ситуацию – не знаешь ни что ответить, ни что делать. Тем более – кто виноват, тоже не знаешь.

- Щас, Вовка, расскажем. Короче, когда ты улетел на Гималаи свои.., - начал Жорка.

- А чё это мои? – приготовился обидеться Вовка, - это твои, Жорка, Гималаи с Шамбалой. Сам меня туда снарядил. А теперь – мои получаются.

- Да, не кипятись, Вова, не кипятись, - Жорка примирительно похлопал Вовку по плечу. – Не в этом дело. Слушай. Ты когда улетел, всё, вроде нормально было. Ну, так – с недельку. Всё как всегда. А потом Надька твоя приходит сюда к вечеру вся не своя – лицо белое, губы дрожат, руки трясутся. Смотреть страшно. Мы к ней – что такое, что с тобой, дорогая наша соратница? А она только мычит и круги руками показывает. Два часа отпаивали, отхаживали Надьку твою. Она нам и рассказала, очухавшись, что на нее призрак напал. Прямо на улице.

- Какой призрак, блин? – резко рубанул Вовка. – Вы чё тут, обкурились все, что ли? Нету никаких признаков никаких призраков на белом свете. Так и наше реально-конкретное учение удостоверяет. Или я забыл чего?

- Удостоверяет-то оно, конечно, удостоверяет, - протянул подсевший к столу Йоська, - а только бабу твою какая-то сволочь чуть насмерть не напугала. А реальная ли она, эта сволочь, и насколько конкретная, мы уже тут почти три месяца выяснить не можем. Страшно же… Сидим тут в кабаке закрывшись, спим тут же, даже в баню не ходим.

- Это-то чувствуется, - быстро среагировал Вовка. – Ну и чё он, этот призрак ваш? Кто его ещё-то видел из вас?

- Да, все, практически, - дружно ответили Вовке присутствующие. Раньше-то он только к вечеру появлялся, когда темнело. А теперь прямо с утра бродит, по улице ходить страшно.

- Ну, и какой он, позвольте полюбопытствовать, призрак этот европейский? – скептически склонил голову на бок Вовка. Но тут же поставил её прямо, чтобы в оппортунизме не заподозрили.

- Он, Вова, высокий, худой, полупрозрачный. Мутный такой. Борода и волосы косматые. С клюкой огромной ходит. А как завидит кого, сразу вслед гонится и посохом своим огреть норовит. Только, кажется, старенький он уже. Никого пока догнать не смог. Зато страху нагнал – вон всю галантерею в Европе раскупили. Промышленность не справляется. Теперь вот думаем в Китае трусы с памперсами закупать. Там народу больше, поэтому и шьют быстрее.

- Да-а, - посерьёзнел Вовка, - дело не шуточное. Я-то сначала думал, что у вас тут массовый гипноз какой-то, или, может, отравление галлюциногенными химикалиями. Вовка заботливо посмотрел на свой чемодан, в котором был аккуратно упакован мешочек с подарком гуру. – А теперь-то вижу, что надо что-то делать. Разбираться, так сказать, конкретно с этим потусторонним полурелигиозным явлением. Не ссыте, братцы. Я ж вернулся! – радостно воскликнул Вовка в полный голос. Он действительно был очень рад встрече со своими друзьями, даже найдя их в такой непривычно тревожной атмосфере всеобщей подавленности. – Херня, други! – продолжил Вовка, - пусть вихри враждебные веют над нами, пусть тёмные силы нас злобно гнетут. Прорвемся, не боитеся! Я вам щас такого расскажу – у вас весь страх мигом улетучится. Захочется снова жить и снова в баню! Ну-ка, Димка, всем своего фирменного коктейлю сорокаградусного за мой счёт. И граммофон от пыли протри. Я вам тут лысака с мантрами из самой Шамбалы привез, от лам, от махатм, от самого гуру, так сказать.

Не знакомые с лысаком постояльцы «Трёх источников» одновременно уставились на Вовкину голову.

- Да, не про то это, блин, - с досадой огладил Вовка свою потемневшую от горного загара лысину. – И не одного только лысака я вам привез. Есть и ещё кой-чего для некоторых, - Вовка заговорщески улыбнулся и обвёл взглядом совсем уже заинтригованный и притихший зал. Ну, братаны и сёстры, давайте же обнимемся и поцелуемся за встречу! – восторженно поднял вверх руку Вовка, собираясь рубануть воздух сверху вниз для усиления вербально-психологического воздействия на присутствующих. Но вспомнив про баню, быстро передумал рубить и плавно опустил вниз уже начинающую затекать наверху руку. Пришлось Вовке тихо закончить, разгорячённую, было, излишней эмоцией речь: - Завтра, всё завтра, товарищи. А сегодня – отдыхать, отдыхать…

Ладно, - подумал Вовка, - сегодня перекантуюсь здесь как-нибудь, чтоб не выбиваться из слаженной массы запуганного кем-то коллектива. А завтра – разберемся с этим призраком по-нашему, как товарищ Циолковский завещал – без угрызений, так сказать, совести и со всею классовой предвзятостью. А то – ишь, гад, повадился народ на деревне стращать.

32. Встреча с призраком

До утра Вовка кое как дотянул. Хоть и устал сильно, а спалось плохо. Всякой гадостью воняло в кабаке изрядно. А только солнце вставать начало, Вовка тут же подскочил, Надьку растолкал, чтоб дверь изнутри прикрыла, лицо студёной водицей из рукомойника ополоснул и наружу собрался.

- Вовонька, не ходи, страшный он, призрак этот, - подвывая, пыталась отговорить Вовку Надька. Да, куда там. Знала она, что Вовка жуть какой упрямый. С детства ещё. Так что пришлось испуганной бабе с решительностью мужней смириться. Закрыла за Вовкой дверь на засов, да на цепочку, и снова спать улеглась. А чё без дела-то переживанием мучиться?

Вовка вышел на высокий порог «Трёх источников», сладко потянулся и с удовольствием облегчился прямо с порога. А чё такого-то, - подумал Вовка, обычно не злоупотреблявший такими вольностями в целях укрепления взаимной гигиены и общественного порядка, - вон у них целая отдельная корова внутри помещения жизнедействует, а мне чё, терпеть что ли?

Страха перед призраком у Вовки не было, потому что он чётко помнил, что конверт с наказом шамбалайских махатм надо в 24-м году открывать. А если так, - думал Вовка, - хрен со мной чего случится, по крайней мере до этого времени. Махатмы-то, небось, лучше прочих всё знают. А на призрак этот надо пойти поглядеть, а то – ишь, волю взял народ месяцами без бани держать. И Вовка, не торопясь, побрел по скользкой слякоти на край деревни, попутно оглядывая унылые предрассветные окрестности. В голове у Вовки уже складывался целый газетный рассказ про встречу с призраком. Он достал блокнот и записал начало: «Лишь только солнце позолотило верхушки деревьев…» потом пропустил полстраницы из зафиксировал финал: «Под вечер ужасно усталый, но очень довольный Вовка Лунин вернулся домой».

Отлично, - удовлетворился Вовка завязкой и развязкой истории, - вот так бы и учили студентов на факультетах журналистики. А то - до чего дошло – двух слов связать не могут, не говоря уж о композиции, писаки недоделанные. Теперь надо наполнить рабочую рамку предметным содержанием и каким-нибудь сверхсмыслом. Но это уже не самое главное. Главное – начало и конец. В серёдке всё равно никто читать не будет. Но на всякий случай набросал ещё несколько строчек: «Ничто не предвещало беды…», «…знают не понаслышке…», «…даже старожилы не помнят». Вот теперь отлично. В «Аспид-Информ» можно смело нести, или даже – прямиком в «ЭмКа»! (Это раньше газеты такие были известные. На втором и третьем месте по рейтингу популярности стояли после «Икры»).

И как только он так подумал, сразу же увидел некие размытые очертания вдали на дороге. Очертания двигались в Вовкину сторону и по мере их приближения Вовка обнаруживал внутри своего организма приметы легкой паники. Ничего, ничего, - самоукреплял Вовка, казавшийся неколебимым, но вдруг вздумавший было дезертировать, свой боевой дух, - дай только поближе подойти, уж я тебе покажу, нечисть проклятая, жулик несчастный. Небось, фокусов нагляделся акопяновских, да ещё этих, как их, чёрт, а – копперфильдовских, вот. Ходит тут народ пужает, призраком прикидывается.

В общем, пока, действительно, ничто не предвещало беды…

Тем временем невнятные размытые очертания уже достаточно приблизились и несколько оформились. Навстречу Вовке, не торопясь, вразвалочку брёл высоченный старик с длинным посохом, одетый в серую хламиду, а может, и просто завернутый в грязную простыню. Пока невозможно было рассмотреть. Волосы и борода у него действительно оказались седыми и длиннющими. Утренний ветерок развевал все эти космы, и поэтому голова неопознанного мужчины казалась покрытой серебристым ореолом.

Старик необратимо приближался к Вовке. Впрочем, Вовка также необратимо решил встретиться со стариком. В общем, начали они сходиться. Уж метра три осталось, когда старик свой посох над головой задрал и с протяжным стоном «у-у-у-у» остановился, глядя на Вовку пустыми прозрачными глазами. Вовка тоже остановился и рассматривал скелетообразного дедульку.

- Ты, мать твою, кто такой будешь? - строго спросил Вовка, решив взять переговорную инициативу в свои руки.

- Призрак я, - гулко и протяжно ответил старикан, - призрак коммунизма. И, опустив посох, добавил миролюбиво: - я же – зеркало русской революции, если желаете. Вот так вот, батенька.

- Что за бред? – расстроился Вовка. – Какой призрак, какое зеркало? У тебя чё, дед, крыша съехала?

- Нет, - удивленно ответил дед, - крыша на месте, вроде даже и не протекает. Только далеко она родимая, крыша дома моего. Какой уж год по весям странствую. Дорогу домой давно потерял и позабыл. Как отлучили меня от церкви, так я в мир и ушёл. Хожу вот, смотрю вокруг как люди живут, и в мире, и в войне, и по будням, и в воскресенье. Отрочество, детство, юность, зрелость, старость – вся жизнь в одном большом пути.

- Ты, дед, очень вредный, - охарактеризовал странствующего старика Вовка. Тебя извести мало. Ты почто деревню застращал? Ты почто население в одну избу согнал и свободы простым людям не даешь?

- Да что ты, мил человек? Я застращал? Да, я тут никак ни с одной живой душей поговорить не могу. Как увижу кого, подойти хочу, по головке погладить, пряником одарить, а они от меня наутёк пускаются, будто я прокажённый какой. Я в окно стучу,  а они не открывают, свет тушат и под кровати забиваются. А я разве в этом повинный?

- Чё-то, заливаешь ты, дед, - не поверил Вовка искренности миролюбия пришельца, - ну-ка, поди сюда.

Дед послушно приблизился, а Вовка тем временем из кармана зеркальце достал. – Давай, говорит, дедуля, поглядись-ка в зеркало, оцени, как на тебя длительное путешествие повлияло. И сам тоже заглянул. Отражение в зеркале было, но только Вовкино. А дедова – не было. То есть – совсем….

- То-то, дедуля. Врёшь ты всё. А ещё человечищем матёрым надумал прикинуться, - с укором посмотрел на деда Вовка и вздохнул, - нету тебя. Понял? Ты – пшик! Пустой и никому не нужный пшик. Иди с богом, дед. Тьфу, блин, то есть к чёрту иди, пока тут тебя на осиновый кол не посадили некоторые религиозно-безответственные товарищи.

- Куда ж я пойду-то? – забеспокоился разоблачённый и идейно обезоруженный призрак, - я же призрак коммунизма, меня сверху в Европу вашу в командировку отправили. Суточных дали на три года, а я только три месяца здесь провёл. Нельзя мне сейчас назад. Партзадание у меня – подготовить население к началу торжества светлого будущего, то есть – конкретно – коммунизма.

- Врать не надо было с самого начало, товарищ призрак, - строго отчитал Вовка привидение. – А теперь кто ж тебе поверит? Ну, что ты действительно хорошего массам желаешь. Теперь всё, брателло. Дискредитировал ты, поганец, всю идею светлого коммунистического будущего. Теперь ты им про будущее захочешь чего-нибудь погнать, а они будут думать, что коммунизм – это когда все скопом живут в одной хате вместе со скотом, да ещё месяцами не мывшись. Вот и вся твоя коммунизьма, - с укором закончил Вовка своё разоблачение. – А ну, зеркальце верни!

- Что ж теперь делать-то? – сокрушенно вздохнул призрак, возвращая Вовке чуть было не замыканное карманное зеркало.

- Слушай, призрак, - подозрительно посмотрел на него Вовка, - а ты случаем, не боец ли невидимого фронта? Может ты потусторонний шпион?

- Что невидимого фронта – это правда, - смиренно ответил призрак. – Но не боец я. Так, сочувствующий.

- Кому это? – для порядка поинтересовался Вовка.

- Ну, как кому? Силам света и добра, белому братству, красной коммуне, голубой ячейке, серому подполью, жертвам абортов. Да, мало ли ещё кому? Тебе, вот, сочувствую, потому что ты в коммунизм не веришь. Хочешь, я тут у вас в деревне школу бесплатную воскресную открою. Буду всем желающим про коммунизм рассказывать. Так и назовем – Школа коммунизма. Эффектно, здорово.

- Это ты чё, дедан, про профсоюзы, что ли, эти долбанные, опять? Не-е, брателло, таких школ нам не надобно. От них потом один бардак и полное вольнодумство. Вон, как в Польше недавно приключилось. Думали профсоюзы – школа коммунизма, а оказалось – рассадник социальной смуты и солидарного инакомыслия. Нам тут такого не надо. И вообще, шёл бы ты куда-нибудь ещё. Вон, в Африке тепло, просторно. Экология, опять же, не в пример тутошней. Бананы-кокосы, апельсиновый рай! Откроешь там свою школу и будешь неграм преподавать азы народно-освободительного движения. Чтоб, так сказать, из своего темного локального прошлого они к всеобщему светлому будущему стремились. Давай-ка ты туда, лучше, а? – с со скромной надеждой на взаимопонимание посоветовал Вовка.

- Что ж, батенька, - задумчиво откликнулся призрак, - может быть, Вы и правы. Пойду я, пожалуй, куда Вы посоветовали. Народ там, говорят, добрый, доверчивый. Если сразу не сожрут, долго жить можно с ними в радости и изобилии. И на счёт экологии Вы правы. Там всё к природе поближе. Воздух чистый, вода… Да. Точно. Решил. Ухожу. Прощайте.

Призрак резко развернулся и, неестественно быстро удаляясь, растаял в утреннем тумане.

Усталый от потраченной в дискуссии энергии и довольный силой своего аргумента, а главное - конечным результатом по выпроваживанию самозваного призрака коммунизма из Европы, Вовка не спеша вернулся к «Трём источникам». Было ещё очень рано, а народ в Европе просыпался, как правило, поздно. Об этом Вовка знал не понаслышке. Несмотря на время года – позднюю осень, в воздухе сохранялось солнечное тепло.

Да, - подумал Вовка, - такой шикарной погоды в это время и в этих местах, наверно, не помнят и старожилы.

Однако, он ошибался, что случалось категорически не часто. Внутри «Трёх источников» при запертых наглухо дверях уже закипала жизнь. Снаружи прослушивался бытовой шум и пронюхивались не менее бытовые запахи.

Вот обрадуются щас, - предвкушал Вовка, поднимаясь по орошенным капельками утренней воды ступенькам. – Эй, черти, открывайте скорей. Спаситель явился! - расплываясь в удовольствии от предвкушения эффекта рассказа об утренних приключениях, Вовка с удовлетворением пнул дверь подкованным сыромятным ботинком.

- Вовка, ты что ль? Вернулся? – раздались в помещении нестройные голоса. Дверь отворилась в надежде быстро захлопнуться вновь, быстро пропустив посетителя в зловонное чрево угаженного пространства.

Вовка уверенно вставил ногу в проход, предотвратив скорое запирание засова, и громко крикнул внутрь:

- А ну, арестанты и прочие побаивающиеся, геть наружу! Испарился ваш призрак навсегда отсюда по обоюдно выгодному договору. Давайте, скорей проветривайте, а то заходить противно. Свинарник тут развели. Окна, двери – настежь. Ответственным квартиросъемщикам – срочно на выход и быстро затапливать бани! Ух, черти немытые, давайте, освобождайтесь уже от гнета потустороннего элемента!

Вовка радостно распахнул дверь и был встречен громом оваций и продолжительных аплодисментов. На что, собственно, вполне резонно и рассчитывал.

- Вовка, ура-а-а!!! Орал народ. Освободитель ты наш. Ну, давай, рассказывай!

- Не-е-е, - твердо постановил Вовка, - сначала вы по домам давайте, помойтесь, в порядок всё тут приведите. А потом уж я вам всё по порядку и с подробностями изложу.

- Надька, давай скорей до хаты, - мыться и жрать охота. Устал я с вами со всеми уже. И Вовка играючи хлопнул по Надькиному оттопыренному от восторга и удивления заду. – Эх, свобода, блин, свобода, блин, свобода,.. – вспомнил Вовка напев известного одесского шансонье.

Вов, да бог с ней, с баней-то, - с энтузиазмом возразили присутствующие, - ты нам лучше скорей про путешествие своё расскажи и про то, как ты призрака зловредного обуздать сумел.

- Нет! – резко ответил Вовка. – Свобода-то у вас теперь есть. Вот она. А вот силы воли, чтоб пойти помыться и поесть по-человечески, не достает. Привыкли тут месяцами в свинарнике проживать.

- В коровнике, - неуверенно, но хором, вставили Зинка с Камнем.

- Не важно, - суммировал Вовка. – А раз у вас воспоминания о нормальной жизни запропастилась куда-то, объявляю вас всех подневольными исполнителями моей железной и беспрекословной воли. И приказываю – пошли все в баню!

Так народ и разошелся, довольный и желанным освобождением, и внезапным проявлением внешней, очень во время подоспевшей силы, направившей скопившуюся энергию немногочисленной массы страдальцев в единственно правильное и верное русло.

34. Пик коммунизма

К вечеру помытое и довольное население Европы начало помаленьку скапливаться под крышей отдраенных до блеска и проветренных «Трёх источников». Вовка пришел одним из первых и сразу чайку попросил. Надька пока дома стирку заканчивала.

Народ собирался и направленно кучковался вокруг Вовки, светящегося от удовольствия, испытываемого от всеобщего уважения, внимания и интереса. Ждали Жорку, как главного инициатора Вовкиной горной экспедиции. Наконец, появился и Жорка. Заказав себе граненый стакан армянского коньяка «Ной» двадцатилетней выдержки, Жорка подсел поближе к потенциальному рассказчику на заранее зарезервированную табуретку и открыл заседание.

- Ну, что же, - начал он, - будем работать в неформальном стиле. Без галстуков, то есть. К нам сегодня вернулся наш дорогой товарищ Вовка, которого мы все ждали с нетерпением. Вовка, находясь в длительной командировке, должен был набраться мудрости в местах не столь отдаленных, и донести полученные сокровенные знания до местного населения. До нас то есть. Знания сии нам необходимы для выработки теоретической базы для построения нового, доселе неведанного, открытого общества справедливости и добра. Возможно, даже, целого коммунизма. Хотя я не знаю что это такое. Слышал часто, а видеть не приходилось. Ну, что, Вовка, есть на земле коммунизм и видел ли ты его? – вопросом закончил Жорка свою вступительную тираду.

- Здорово, братцы! – вежливо принял слово Вовка, - соскучился по вам, слов не найти. Поэтому – сразу о деле. А дело-то в том, что коммунизма, как уклада жизни, я в своем странствии не нашел. Знающие люди также подтверждают, что коммунизм есть утопия смысла и артефакт массового сознания. В настоящее время коммунизм присутствует на планете в виде необитаемого, но часто посещаемого разными любителями экзотики и острых ощущений пика. Горы, то есть. Коммунизм в виде пика имеет острую вершину на высоте более восьми километров, поэтому долго там никто не задерживается. Холодно, скользко – поэтому посетители сразу вниз соскальзывают.

- А внизу чё у них там? – поинтересовался всеядный до лишнего знания Карлуша.

- А внизу, говорят, одни козлы пасутся горные, - информировал Вовка аудиторию. – Но даже эти козлы выше пастбища не поднимаются, потому что знают, что наверху ничего нету.

- И коммунистов нет? – снова запросил информацию любопытный Карлушка.

- Нет, - говорит Вовка, - про таких вообще никто ничего не знает.

- Ну, вот у отлично, - с удовлетворением потирая руки, твердо сказал Жорка. Проблема с названием нового открытого светлого общества решена. Назовем его коммунизмом. Никто раньше не додумался, так что плагиата никакого нет. Фирму  и торговый знак завтра же подам на регистрацию. Начать можно с ПБОЮЛ «Коммунизм».

- Ты, чё это, Жорка, всю нашу общую революционную контору под себя хочешь подмять? – недоверчиво и с едва слышной угрозой пробурчал Йоська.

- Да, нет, - сразу пошёл на попятную Жорка. – Я чего? Я, просто, чтоб налогов поменьше платить. Ну, давайте ООО зарегистрируем. Всё-таки, мы ж открытое общество проповедуем. Только там с документацией возиться долго.

- Никаких ООО! – твердо рубанул Йоська. – Только ЗАО. Только в полностью закрытом от посторонних глаз коллективе можно достичь желаемых целей. И насчёт регистрации – это ты брось, Жорка. Не наше это дело – регистрироваться и налоги платить. Кому это мы чего должны? Скоро нам все тут будут должны. В том числе и налоги платить, - закончил свою мысль Йоська и выразительно глянул на Жорку, у которого от этого тяжелого взгляда аж плечи передернуло.

- Хорошо, - сдался Жорка, - пусть по-вашему будет. Не будем регистрироваться. Хотя, я принципиально против нелегальной подпольной деятельности. Законы и кодексы, товарищи, как говорится, надо чтить.

35. Красная звездочка

- Теперь нам надо обсудить символику нашего движения к светлому будущему. Пора, пора уже оранжевую революцию в народе взбутетенить, - мечтательно произнес Жорка. – Оранжевый цвет, кстати, очень возбуждает.

- А чё это, оранжевую? – с неприязнью в голосе поинтересовался Вовка. – Мы, вообще-то, красную планировали. Зачем нам все эти полутона? 

- Как зачем? – снова начал заводиться Жорка. – Я тебе ленточку оранжевую зачем приносил? Затем, чтоб ты её разрезал на бантики и всем в Европе забесплатно раздал. Чтоб символ был, так сказать.

- Да, ладно, - Вовка тоже кипятиться начал, - у нас красная революция будет. Мы, вон, уже и красную армию, и красную конницу решили сформировать, кумача закупили метров двести, чтоб и на знамя хватило, и на красные революционные шаровары.

- Не, ну так нельзя, - продолжал упорствовать Жорка. – Вон, в Грузии, ведь – оранжевая революция случилась. Или розовая? Фу, чёрт, забыл. Зато помню, что народ с оранжевыми ленточками и царя Бубу прогнал, и Царицу Тамару заодно. Сбежали они из страны. Теперь, вон, в Москве ошиваются, деньги на пропитание шарманкой да песнями зарабатывают. А в Украине что, а в Киргизии? Тоже с оранжевыми ленточками всех своих баев разогнали. Нет, Вовка, ты, конечно, как хочешь, а я настаиваю на оранжевой символике предстоящих положительных перемен. Кстати, не забывай, кто в вашу партийную кассу первый взнос внёс. А может – первый и последний?

На Украине Вовка бывал, хотя и давно. Как выяснилось, даже кое-что из мовы запомнил. Не понял Вовка, почему это он быв «на», а Жорка теперь говорит, что «в»? А, один чёрт, - подумал Вовка. Этих хохлов послать, что «в», что «на», всё однонаправлено будет.
А Киргизию Вовка очень хорошо запомнил, особенно из-за стариков этих – Циолковского и Пружевальского. Только никак не мог понять Вовка, зачем киргизам какая-то цветастая революция? И кто там, собственно, такое дело мог учинить? Там же на тысячи километров ни одной живой души, кроме сусликов, да верблюдов. Может из-за того самого быта, который путешественник Прожевальский нехорошим словом обозначил? Не «Пру» и не «Про», - деликатно поправил Вовка сам себя, - а «Прже»!

- Это ты зря, Жорка, - спокойно возразил Вовка внезапному упорному оппоненту. – Наше дело правое. Тут я с тобой согласен. Победа всё равно будет за нами. Спартак, как говорится, - чемпион. И поэтому я бескомпромиссно придерживаюсь красного. Ну, сам посуди, что это за херня такая – оранжевый или розовый террор? Ты бы ещё его голубым сделать предложил.

- Нэ зарэкайся, - тяжело вздохнув, вставил Йоська почему-то с грузинским акцентом и, обращаясь ко всем сразу, продолжил: – Товарищ Вовка абсолютно прав. Оранжевый – он как рыжий. А рыжего шельму Бог метит. Так в сэминарыы училы. Нэ хочу, чтобы народная масса мэня за какую-то шельму принымал. А красный цвэт значыт – никакого дорога нэт! Поэтому я голосую за красный.

- И мы – за красный загудели собравшиеся.

- А-а, чёрт с вами, - с досадой махнул рукой Жорка. – Только, тогда уговор наш в силе остаётся. Про спонсоров – молчок. Ну, а если полная удача вас постигнет, господа-товарищи, тогда уж можно будет обсудить и дополнение к нашему с вами договору. Давайте теперь эмблему обсудим, товарный знак, так сказать. Предлагаю шестиконечную звезду Давида. Очень симпатичная картиночка. Вот уже и логотипчик готов.

- Запатентовано уже, - хором пропели Зинка с Камнем и Лёвкой-Иудушкой.

- А я вот тут тоже логотипчик из горных долин прихватил, - достал Вовка из сумки свою зарисовку. – Глядите, какой крестик симпатичный, крутящийся. Можно в одну сторону крутить, можно – в другую. В зависимости от настроения.

- Чё-то мне этот крестик напоминает, - в раздумье почесал себя за ухом Йоська, вот только не могу вспомнить, что именно. Где-то я такой уже видел. И помню, что не понравился он мне уже тогда.

- Бумеранг может? - шутливо предположил Жорка, но осёкся, снова натолкнувшись на смурной Йоськин взгляд.

- А я предлагаю, - встрял Лёвка, - от запатентованной шестиконечной звезды один конец отпилить и сделать пятиконечную. Всего-то. И Лёвка быстро нарисовал звезду мелком прямо на полу. – Пентакль получается, символ, понимаете ли, нового человека.

- Отлично, отлично, Лёвка! – загудели окружающие, - можешь же, когда захочешь!

- А сатанисты не обидятся, что мы у этих поклонников-гвардейцев Яхве символ силы скоммуниздили? – с опаской произнес Феликс?

- А чё? – возразил Вовка, - звезда не только на растопыренного человека похожа. Она еще будет олицетворять единство трудящихся всех пяти континентов, слитых воедино в революционном экстазе.

- Здорово! Оранжевая звезда! – подпрыгивал от восторга Жорка, хлопая в ладоши.

- Красная! Красная звезда. Сколько можно повторять! – рявкнул Йоська так, что все сразу попритихли.

- Давайте обсудим план действий, - набравши в голос строгости заявил Жорка. – Вовка, тебе слово. Ты у нас теперь должен быть самым подкованным.

- Наша программа, - уверенно начал Вовка, - наша ближайшая задача, так сказать, насущный вопрос, насущные задачи нашего движения, это - решить что делать и с чего начать?

- Да, это ты правильно определил, - с иронией отозвался Жорка.

- Я, братцы, не зря в горах побывал, с умными людьми встречался и разговоры с ними в тетрадку конспектировал. Щас доложу вам прямо всё из первоисточников, - и Вовка открыл свой блокнот. – Значит так: сначала – программа минимум. Надо нам возглавить борьбу против злого царя. Если этого не сделаем мы, то сделает какая-нибудь другая шваль, а нам ничего не достанется.

- Вов, а почему шваль? И что нам, собственно, должно достаться? - с некоторым оттенком обескураженности спросил Карлушка.

- Нам, Карлуша, должно в конечном итоге достаться всё. Но это уже – программа максимум. А пока наш клуб, ячейку то есть, предлагаю переименовать в революционную партию под названием Коммунистическая. Главной целью нашей партии предлагаю считать захват верховной власти с целью установления справедливого мирового порядка.

- Ладно, - согласился Карлуша, - давай, дальше двигай про минимум свой. Чё делать-то предлагаешь?

- Надо добиваться двух выходных для рабочих, - начал Вовка.

- Мы что, профсоюзы что ли, что б о каких-то рабочих беспокоится? – с недоверием поинтересовался Йоська. – Я бы сразу на банки нацелился и на конфискацию.

- Ты, Йоська, узко мыслишь и не до конца понимаешь проблему, - спокойно отреагировал Вовка. Мы, конечно, не профсоюзы. Но мы должны возглавить и это движение тоже. Ты что, прямо сейчас собираешься банки грабить? Тогда это будет никакая не революция, а сплошной примитивный бандитизм с последующей уголовной ответственностью. Я понимаю, что тебе не привыкать, но всё ж… Наша задача в другом. Мы встанем во главе трудящейся массы, забьем ей эту самую голову нашими дурацкими, то есть я хотел сказать - великими идеями, и приведем в движение её тело. Вы хоть знаете, что такое движущееся тело трудящейся массы и какова роль этого тела в историческом процессе?

- Кажется, это и есть тот самый пиздец, о котором так долго твердили какие-то большевики! – смекнул наконец Карлушка. – Кстати, а кто такие эти большевики? Что-то я о них много слышал, а понять – ничего не понял, кто такие и чего просят.

- Именно, именно! – с удовольствием подтвердил Вовка. – Большой, полный, архипиздец! Про это мне ещё гуру в Шамбале предсказывал. И чтобы он, этот великий процесс, так сказать, не подкрался незаметно и не накрыл нас всех медным тазом, именно поэтому нам просто необходимо его возглавить.

Про большевиков я тоже мало знаю, но могу предположить, что это те, которые чаще по большому ходят, чем по маленькому. Те, которые по маленькому чаще – те, должно быть, меньшевики. Ну, как там, в Америке, number one, number two. Но, давайте не отвлекаться, товарищи, на мелочи.

- Давай, руби дальше, Вовка, - одобрительно загудела толпа народу, неожиданно для себя оказавшаяся организованной в главную партию всей деревни.

- Нам надо уничтожить этот дрянной прогнивший царский режим - воодушевившись поддержкой единомышленников, продолжил Вовка. - При капитализме человек эксплуатирует человека!

- А при коммунизме как будет? – ахнули присутствующие от ощущения волшебности открывающейся перспективы.

- А при коммунизме – будет всё наоборот! – Вовка резанул воздух рукой и расплылся в довольной улыбке от осознания непобедимости собственной логики.

Посмеялась вместе с Вовкой и партия нового типа.

- Кончай, Вован! Перекур! Пивка надо попить. А то дюже охота к меньшевикам примкнуть, - крикнул Лёвка-Иудушка, чем окончательно сбил рабочий настрой всего собрания, более походившего на митинг.

- А, чёрт с вами со всеми, - устало махнул рукой Вовка. – Илька, завари-ка мне чайку покрепче. Да не своего, а вот этого – Вовка достал из кармана небольшой сверточек. – Это мне сам шамбалайский гуру подарил. Надо попробовать.

37. Программа минимум

Пока несознательные курильщики отравляли едким дымом окружающую атмосферу и необратимо губили собственное здоровье, совершенно позабыв о своей персональной и неделимой ответственности за судьбу трудящихся и сочувствующих, Вовка подзарядился чашечкой крепкого грибного чая. Подзарядка прошла так успешно, что Вовка даже не понял, что произошло. Внутреннее ощущение, образовавшееся в организме от принятого внутрь напитка, было не сравнимо ни с чем и, если и могло что-то напоминать, то, скорее всего, только состояние души при неожиданном известии о единоразовой победе пролетарской революции сразу на всей планете. Очень хорошо было Вовке.

Он почувствовал прилив живой энергии неизвестного происхождения, вскочил с табуретки и с энтузиазмом неопытного проповедника закричал:

- Братцы, вот, что нам надо сделать в первую очередь:
Надо раздать заводы рабочим, а землю – распронаибеднейшему крестьянству.
Надо разогнать церковь и попов. Они являются рассадником лжи и суеверий.
Надо уничтожить мещанство. Через него предрассудки оседают в народной массе.
Надо разрушить тюрьму воспитания. Воспитывать будем трудом, в лагерях.
Надо извести семью как класс. Трудящиеся не должны ощущать цепей семейной ячейки.
Надо согнать всех в общины и признать ничтожность личной собственности.
Надо поубивать всех уродов и инвалидов, чтоб они не воспроизводились.
Надо тяжелым прессом выдавить из трудящейся массы рабов. По капле.
Надо раздавить пауков жизни – помещиков и капиталистов, угнетателей народного труда – путем расхода.
Надо закрыть ворота ночных притонов. Чтоб не отвлекаться.
Надо избавить землю от предателей денежных – банкиров и ростовщиков. Все деньги нации – в одну центральную банку!
Надо открыть окна дворцов и проветрить их, раз и навсегда выветрив дух прогнившего до основания царизма.
Надо закрепить законом неотложность построения домов общего блага!
Да здравствует красный террор повсеместно, включая средства массовой агитации!

- А, это что за дома для общего блага? Вместо притонов что ли, или бани такие новые будут? Мы слыхали сауны с девками бывают, прямо в комплекте. Такие дома для блага, правда, Вов? – спросили, заинтригованные перечислением неотложных дел, слушатели.

Вовкин грибной задор уже начал понемногу улетучиваться, поэтому он решил остановиться на время и взять себе промежуток для отдыха. К тому же он не очень чётко помнил, о чём он, собственно, только что вещал. И откуда все эти незапоминающиеся слова соскочили на Вовкин язык он тоже не очень понимал. Может, какая чакра раскрылась на секундочку? – пытался он разобраться в происходящем.

- Не знаю, про дома я не придумал пока, - сообщил Вовка, опускаясь на сиденье, и ещё раз убеждаясь в том, что направление в дискуссии надо всегда задавать пошире и порасплывчатей, чтобы всегда оставалась возможность для маневра и надежда выкрутиться.

Тут как раз Чубкотские Ромка с Толяном подвалили, а сразу за ними – и Гусь с Берёзой. Красные все, довольные. С футбола, видать, с победой возвращались.

- Молодец, Вовка, правильно мыслишь, - поддержал оратора Толян. – То что ты сейчас перечислил – это как называется, социализм что ли?

- Не, Толь, это, кажется, уже коммунизм, - уточнил Вовка, наливая себе вторую чашку целебного чая.

- А по мне – так это чистейшей воды либерализм! – звякнул посудой засуетившийся на меньшевистской платформе Берёза.

- Как это либерализм? – собрался было ответно возмутиться Вовка.

- Погоди, Вов, ты сразу-то не кипятись. Ты нам по порядку про коммунизм растолкуй, а то мы пропустили тут всё ваше заседание. Коммунизм – это как? – резонно спросили у Вовки вновь прибывшие члены, пропустившие процедуру приема в новую партию, и от этого страдавшие одновременно комплексами вины и неполноценности.

- Ну, коммунизм – это просто, - приготовился Вовка к обстоятельному разъяснению. – Сначала всё отнимаем у царя, помещиков и капиталистов. И забираем себе. В партию. Обобществляем, то есть. А потом – понемногу раздаем припрятанное добро рабочим и крестьянам. Сразу-то нельзя всё отдавать, пропить могут тут же.

- А потом чего? – поинтересовался Гусь. – Ну, раздадите всё, а потом? Как жить-то, куковать?

- А-а-а… - смекнул Вовка по поводу беспокойства товарищей, - так ведь трудящаяся масса и дальше трудиться будет. Куда ж она денется под нашим присмотром. И всё, что она напроизводит, мы тоже себе забирать будем. Для хранения, так сказать. И раздавать обратно – но по чуть-чуть.

- Ну, и чем это отличается от либерализма? – снова поинтересовался Берёза.

- А при либерализме чего бывает? – в свою очередь спросил Вовка, который о либерализме слышал, но толком не понимал, что это за система взаимоотношений такая.

- Так же и при либерализме, - откликнулся Ромка. – Сначала мы всё забираем за так. Бесплатно, то есть. Потом трудящиеся трудятся, все результаты их наемного труда к нам отходят, поскольку мы собственники средств производства. А мы им за труды – зарплату платим. Блин, да чё тут объяснять-то? Это, вон, в Карлушкиной книжке описано, продаётся на каждом углу.

- А мы тогда как же? – сурово посмотрел на новоявленных либералов Йоська. – Мы то не трудящиеся, а главное управляющее звено во всей вселенной. То есть, во всей системе, - поправился, оговорившийся по Фрейду, Йоська. - Где ж мы будем тогда столоваться?

- Так мы ещё, кроме зарплат, государству, то есть, правительству, налоги сдаём, отчисления от своих прибылей. Вот на эти налоги и вы, и прочие непроизводители материальных благ, чиновники да врачи-учителя всякие, жить будете.

- А если нам мало покажется? – заинтриговался Карлуша.

- Да, - согласились с ним Вовка и Йоська, - если нам мало будет?

- Ну, вам всегда мало будет, - неразборчиво буркнул Ромка, - вам мало даже тогда, когда мы вас ни за что в акционеры своих заводов вписываем, - и вышел подышать на крыльцо, справедливо опасаясь возможного партийного возмущения.

- Вот я и говорю, Вовка, что ваш коммунизм от нашего либерализма ничем не отличается, - продолжил за коллегу Берёза. - Кроме одного – при коммунизме вы всё распределяете, а при либерализме – мы. А суть одна.

- Сволочь! – у Йоськи аж глаза налились краской, - посредников из нас хочешь сделать? Да, я тебя щас!...

- Козёл сухорукий! - взвизгнул Берёза и вылетел за двери вслед за Ромкой.

- Да, я им щас морды начищу, глаза на жопу натяну, - заревел Йоська поднимаясь. 

Сзади Йоську прижали сиамские близнецы – слева, как всегда Фридка, а справа Карлуша. – Успокойся, - говорят, - Иосиф, остынь. Задумайся хоть на секунду о целесообразности физических мер воздействия на тело, то есть – на личность. Если ты им сейчас бо-бо какое сделаешь, они от нас уедут и деньги свои с собой увезут. А ежели потерпеть немного, то мы после революции с этим либерализмом одной нашей левой половиной управимся. Или правой. И границу запрем, чтоб никто умотать не мог, и денюжки ихние совместно с остальным имуществом к нам же в полное распоряжение поступят. А так ты только испортить всё можешь своими инстинктивными звериными поступками.

- А чё они ругаются? – попытался оправдаться начинающий остывать Йоська. – А про звериные поступки вы ещё попомните у меня, - закончил он, усаживаясь на своё место.

- Ладно, чё дальше-то делать будем? – обратился к единомышленникам Вовка.

- Нас-то возьмите к себе в партию полноправными членами, - слезливо попросились оставшиеся в помещении Толян и Гусь.

- Ладно, хрен с вами, берём, - примирительно загудели окружающие члены, чувствуя глубокое удовлетворение от своей незаурядной значимости и от возможности бесплатного покровительства по отношению к нечленам. – И этих тоже зовите обратно, братьев своих. И их принять надо бы, пока мы добрые.

- А они раскаялись уже, либералы долбанные? – раздраженно спросил Йоська. – А то у нас, знаете как:

Пусть честно это обращенье
Скрепит его двойной конец:
Всем, кто раскается – прощенье,
Всем нераскаянным – пи--ц!

Вспомнил Йоська тоже из Фимки Придворова.

- Да, конечно, раскаялись. Куда ж им от тебя деваться? – примирительно пробурчал Гусь, с опаской поглядывая на Йоську.

- Ну, и дальше что? – Вовка всё ещё хотел конкретной ясности по поводу повестки дня.

- А дальше, - ответил Лёвка-Иудушка, - подождем до завтра. Завтра Климка с Сёмкой и ещё двое моих специальных пацанов вернутся. На закупке оружия и амуниции они сейчас. Приедут, отчитаются о своих успехах. Должны были уже всё собрать по списку, что ты тогда перед отъездом, Вовка, нам оставлял.

- И броневичок? – с тревогой спросил Вовка, стараясь не выдавать своего заветного волнения.

- И броневичок, - обнадежил товарища Лёвка, похлопав его по плечу.

Дома Вовку встретил необычный порядок. Накануне-то, Вовка не очень сумел рассмотреть как в доме всё переменилось за время его отсутствия. Устал очень, спать хотелось. А теперь – ну, прям дом не узнать было. Чисто всё, убрано, прибрано. На столе щи дымятся, огурчики малосольные на блюдечке лыбятся, сальцо испариной исходит, самовар живым духом пышит. И Надька вся из себя – причесанная, подкрашенная, в платьице новом. В том, что дискуссии про форму и содержание начало положило.

- Ну, Надюха, ты вообще… - развел руками Вовка, стараясь приободрить соскучившуюся по ласке и доброму слову хозяйку. – Как у тебя всё по уму-то в хате устроено. Молодца-а-а-а.

- Да, не я это всё, Вовонька, - потупилась от теплых слов Надька.

- А кто ж, как не ты? – попытался притворно удивиться Вовка.

- Я тут без тебя из сил вся выбилась. Вот и решила для облегчения доли своей домохозяйской домашнюю  работницу пригласить. Умницей она оказалась, домработница эта. Всё умеет – и постирать, и заштопать аккуратно, и обед приготовить, и полы помыть – подмести. Чудо, а не работница. Викторией кличут.

- А, Виктория – это хорошо. Победа значит. А что ж ты, Надюха, наёмный труд взялась эксплуатировать? Как-то не по-нашему это, - с укором посмотрел Вовка на супругу.

- Да, какая ж тут эксплуатация, Вовочка? – серьезно озаботилась Надька Вовкиным замечанием. – Я ведь и денег ей даю за работу, и на кухне она сама себе хозяйка.

Вовка сел за стол, отхлебнул щей, положил сальца на черный, пахучий, тонко нарезанный кусочек хлеба.

- Да, это я так, к слову, - примирительно заметил на глазах добреющий от домашнего уюта Вовка. – Смотри-ка, какая кухарка прилежная. И щи не пересолены, и хлебушек аккуратно порезан, не ломтями крестьянскими. А окна-то как начищены – любо-дорого посмотреть. Такой кухарке и государство можно отдать в доверительное управление. Такой порядок наведет, похлеще Феликсовой чрезвычайки. Вот что значит – человек на своём месте.

- Ну да, - с сомненьем откликнулась Надька. – Тут-то она на месте, а вот с государством ты, Вов, кажется, погорячился. Каждый должен свое дело делать. Иль не так?

- Так-то оно так, Надин, - дожевывая сочный бутерброд, согласился Вовка. – Да, только вот, как разгоним мы буржуинов проклятых, некому будет с государством управляться. Самим придется всё делать. Учиться, так сказать, с нуля. Поэтому нам такие аккуратные кухарки, как эта Виктория твоя, очень даже пригодятся. Мы из неё первую женщину-депутата сделаем, чтоб массовое половое равенство обеспечить.

- Какое равенство? – как будто не расслышав, переспросила Надька и угрюмо посмотрела на примкнутую к печке бейсбольную биту.

- Ну, чтоб баб и мужиков в парламенте было поровну, - пояснил Вовка прожевав, и на всякий случай отодвинув свою табуретку подальше от Надьки и поближе к дверям. – А можно и в космос её запустить. Пущай будет первой женщиной-космонавткой, - приврал для красного космического словца Вовка, потому что первую космонавтку он уже видел на Байконыре у Циолковского.

- Вот в космос – это лучше, - согласилась успокоившаяся Надька. – Хай себе полетает.

39. Красная армия

Утром возле «Трёх источников» Вовка обнаружил странное сборище людей, животных и бездушной машинной техники. На низкорослой пегой кобыле, оба бока которой были оснащены трафаретной надписью «Зоя Космодемьянская», восседал Сёмка в буденовке. В проножье под Климкой красовался коричневого отлива конь с крупными яйцами и стальным кольцом в левой ноздре. На кольце виднелась стильная гравировка под готику -  «Фидель». Крупной животной тяге сопутствовал маленький грустный ослик (по видимому – Иа-Иа), доверху груженый революционным пистоном. Прямо рядом с входом в кабак расположилась безлошадная тачанка о всех четырех колёсах. А с заднего выхода был припаркован небольшого размера броневичок. С ножной тягой. Ну, то есть, помещаться в броневичок должен был ровно один посетитель, который, чтобы привести агрегат в движение, обязан был прикладывать собственное неказенное усилие на притороченные к колесам велосипедные педали. Поодаль располагался полусдутый боевой резиновый слоник с дырочкой в правом боку. Через дырочку из слоника неудержимо утекал поддерживающий его звериный тонус воздух, отчего габаритное и грозное по задумке животное казалось замерзающим мелким пупырышком и абсолютно стратегически и тактически безнадежным на утреннем промозглом ветерке, намеревавшимся самовольно переквалифицироваться в раздражительный мелкий и мокрый осадок.

- Это чё, блин, Красная армия и есть? – опешил Вовка от неожиданности чувства глубокого разочарования, притаившегося в посетившей его сиюминутной эмоции.

Вовка вошел в кабак, где уже собралась добрая половина серьезных и конкретных заговорщиков, и поскребшись для чистоты и порядка подошвами войлочных полуботинок о половичок, недоуменно спросил: - Это чё там снаружи, а? Это то на что наша партийная касса пошла?

- О! Вован! С добрым утром, герой, заходи! – зашумели враз потерявшие индивидуальность присутствующие.

– Это не всё ещё, - заговорщески сообщили Йоська с Лёвкой. – Крейсер ещё заначен у нас. На приколе в Ленинграде спит, команды ждёт. Как соберемся, так он и жахнет. А сейчас отдыхает он. Что тебе снится, крейсер «Аврора» в час, когда утро стоит над Невой? – мечтательно вопросил Лёвка.

- Как воевать-то будем с такой экипировкой, - всё ещё не унимался Вовка. – Тачанка без пулемета, без коня. Слон проколотый. Броневичок. Броневичок на педалях!.. Это что всё значит, я вас спрашиваю? Осла в конницу записали. Ещё б козла приобщили в качестве тарана для стен.

- Козлы не дрессируются, Вов… - попытался как-то сгладить неловкость, всерьез стушевавшийся от очевидности правдивого аргумента, Йоська.

- Сами вы козлы дебильные. Коммунисты вонючие. То есть козлы вонючие, коммунисты дебильные! – самовозбудился Вовка, подозревая значительный урон в заначенной партийной кассе, а так же и наличие неуёмного коммерческого интереса в глазах вынужденных красноармейских снабженцев. Кто тачанкой управлять будет? Она ж без лошади у вас. У нас. Чёрт! – грязно выругался Вовка, топнув ногой об безответные половые доски от осознания тщетности волевого усилия, приложенного к исполняющей массе, более походящей не на сознательный революционный авангард, а на хлюпкое и чавкающее безответственное торфяное болото. 

- У нас член новый, Вов, - отозвался отвечающий за бронетехнику Лёвка. – На тачанку в кандидатах записан.

- Какой, на хрен, член? – продолжил было буйствовать Вовка, но передумал. – Кто таков? – с немедленным любопытством осведомился будущий лидер мировой трудящейся массы.

- А, это, знатный чапаевец, тачаночник и пулеметчик-любитель Витёк Пелева. И сестрица при ём. Анка-пулемётчица. Профессионалка-биатлонистка. Золотая медаль в Саппоро и гран-при на горном Кавказе. Всё при ей. Даже ружжо. С прицелом. Вот, - отрапортовал Лёвка и с облегчением вздохнул. – Может про смету потраченного расхода хоть сегодня не спросят? – подумалось ему с надеждой.

- Ну, покажите мне, ребяты, молодца Пелеву, а то чтой-то я его раньше не видал, - повернулся Вовка к столику с незнакомыми на вид посетителями.

- Банзай! – истошно заорал молодой малый в темных очках, перевернувшись на стуле и в мгновение ока оказавшись рядом с Вовкой.

- Ты кто, Брюс Ли? – прямо спросил очкастого Вовка, ошарашенный резкостью движения внезапно явившегося незнакомца. - Телохранителя пора заводить, - грустно констатировал про себя Вовка, наблюдая стремительные перемещения чапаевца Пелевы вокруг себя самого и обратно. А то, не дай Бог, тьфу, чёрт, замочит какой-нибудь наркоман-отморозок. А потом объясняйся с общественностью, доказывай ей, что тебя замочили по политическим мотивам. Заведу-ка я себе охранника. Лучше борца или боксера. Поддубного можно позвать, он габаритный. Или Цзю, этот помельче. Интересно, если этих двоих стравить, кто кого одолеет? А ещё лучше - сразу двух телоохранителей работоустроить. Вон, братья Кличко – идеальный вариант. И от недруга сохранят, и голову намылят, если что, и чайку заварят по потребности. Решено. Завтра же надо решить вопрос, если до следующего утра дожить сможется. 

- Витя я, - не открывая рта прочревовещал прыгучий. - Пустотой еще меня кличут. Это за то, что когда я чего-нибудь говорю, всем очень весело и понятно. А как рот закрою – у слушателей в голове наступает гулкая пустота. Идеальный вакуум. И можно сразу же эту голову ещё чем-нибудь грузить. Очень удобно для пиар-компаний и рекламы залежалого товара. Так что, не гоните меня. Я вам еще пригожусь. Равно как и сестрица моя, лыжница.

- А я сначала подумал, что у тебя живот всегда пустой, - с тревогой заметил раскрасневшийся от принятого Фридкой пива Карлуша. – С пустым животом нельзя. От  пустого живота – все беды человеческие, язвы, а также и революции. Пустота живота движет миром!

- Мудота! – не согласился новичок Пелева с ветераном Карлушей. – Миром ничего не может двигать, поскольку Мир – это, в основном, молекулярное непотребство и сплошная аберрация подсознания. То есть - субъективная галлюцинация. Понятно выражаюсь, уважаемые?

- Борзеешь, новичок, - прищурившись определил Йоська.

- По типу, - не моргнув глазом, ответил потенциальный тачаночник, не удостоив Йоську даже мимолётным взглядом, и с чувством собственного достоинства принялся закатывать самокрутку.

- Ладно, - процедил Йоська, затаив мелкую обиду, - потом разберёмся. – Короче, Вова, - обратился он к Вовке, обдумывающему возможные меры безопасности, - Красная Армия сформирована полностью. Когда выступаем?

- Когда, когда, - откликнулся Вовка, с трудом возвращаясь из своей интересной задумчивости. – Сейчас ещё рано… А завтра может быть поздно… Короче, не знаю я пока. Как соображу, сразу же и донесу до вас благую весть. Вот только боюсь, ничего не выйдет у нас с таким неопрятным вооружением. Вовка с тоской посмотрел через открытую дверь на свою бывшую кручину – отечественный броневичок, который так сильно отличался от Вовкиной заветной мечты, что хотелось или заплакать, или набить морду всем красноармейцам сразу.

Но Вовка сдержался. Он вдруг представил себе миг торжества, который мог бы образоваться в голове в результате полной и безоговорочной победы народного равенства над беспорядочной материей, раскинувшей свои эксплуататорские щупальца по всему угнетаемому глобусу трудящейся планеты. В голове у Вовки сразу засияло радостное Солнце светлого ожидания, а в сердце сформировался сгусток такой решимости, что, если бы Вовка знал тогда о термоядерной бомбе, то не задумываясь бы предложил кусок своего пульсирующего тела в качестве боевого заряда, который бы мог способствовать делу справедливой победы.

- Эх, - воскликнул, озаренный внутренним светом грядущей революции, Вовка. – Товарищи! К великому почину сокрушения старого мира и построению нового – будьте готовы!

- Всегда готовы! – хором откликнулись соратники, физически ощутившие подъем Вовкиного гормонального фона.

План штурма резиденции злого царя Вовка разрабатывал самостоятельно. Уж больно это дело важным казалось. Поначалу ничего не получалось. И так стрелки рисовал и эдак, а всё как-то в стратегическую картину не складывалось. При любом раскладе все Вовкины боевые бригады оказывались битыми. Да и шутка ли дело на такой отчаянный подвох пойти, чтоб на основы государственного устройства покуситься? Опытом боевых действий Вовка совсем не обладал. Только и было у него одно всего практическое пособие, что от брата в наследство досталось. Но и оно не совсем годилось, потому что там всё про бомбы какие-то говорилось и как из этих бомб пояса завязывать. Если честно, побаивался Вовка воевать. Хотелось ему, чтоб красная армия всю черновую работу сама исполнила, ну а потом бы уж он, Вовка, с корешами своими развернулся бы.

Главное – во дворец проникнуть, а уж там-то я сам царя найду и накостыляю ему как следует, - погружался в мечтания Вовка, мысленно отрабатывая эффектный пинок под зад. Иной раз Вовке даже хотелось с Жоркой согласиться, которого Гусь с Берёзой серьёзно поддерживали. Жорка-то предлагал вообще о ратных подвигах поменьше думать, а лучше соображать, как царю и его армии денег всучить, чтоб они сами от своего господства над трудящимися отказались в Вовкину пользу. Но только вот Лёвка Иудушка с Йоськой и примкнувшим к ним Феликсом никак на такой расклад не соглашались, а требовали удовлетворения своих законных прав пострелять. Да и Сёмка с Климкой тоже склонялись к активному отдыху – дюже им хотелось своих племенных лошадок в деле опробовать. В конце концов, Вовка остановился на штурме. Как представил он себя верхом на заветном броневичке, так сразу решение само и оформилось – показать этим толстозадым буржуинам всю силу своей уравновешенной за годы тренировки логики.

Жалко только, что подробной карты Ленинграда у Вовки не было. Пока он за знаниями по горам гонял, уж очень изменился и перестроился столичный град. Говорили, всю Сенатскую площадь местный мэр в парк культуры и отдыха превратил. Повсюду скульптурок маленьких понаставил с героями из русских сказок, а прямо посерёдке воткнул огроменный памятник какому-то античному герою по имени Петрушка. Слух прошел даже, что собираются Ленинград теперь в Петроград переименовать. А царь, дескать, с боярами намылились на другой берег в Москву перебраться. Потому что в Москве денег больше скопилось, и жизнь, стало быть, потекла гораздо веселей, чем на ленинградском берегу.

Ну что ж, - думал Вовка, - может, и мы потом в Москву всей командой переедем, раз там жизнь образовалась поинтереснее. Только надо сначала успеть царя в Ленинграде пугнуть. А то основной боевой расчет в виде крейсера к Москве не подгонишь. Тогда-то ещё каналов со шлюзами не было, особенно для прохода такого чуда морской техники, как крейсер. – А без него, - выстраивал свою завоевательную тактику Вовка, - боюсь, не захватить нам верховной власти никогда.

За окном тем временем собралась вся повстанческая армия. Слышны были возбужденные голоса, цоканье копыт и ржание лошадей. При этом Вовке показалось, что лошадиных голосов больше, чем человеческих, чего, судя по закупочной смете, не могло случиться ни при каких условиях. Вовка выглянул в окно и обалдел. Во двор входил сам Пржевальский со своей лошадиной командой.

- Ну вот, этого ещё не хватало, - подумал Вовка, воссоздав в памяти образ низкорослой тягловой силы. «Воюют не числом, а умением, однако…», - вспомнил Вовка слова древнего полководца и немного успокоился. Надо бы трудящихся на пикет возле дворца созвать, - размышлял Вовка. – Пускай от их несознательности толку никакого, зато массовку обеспечат. – Надо ещё проверить, нет ли в нашем коллективе провокаторов, - записал Вовка внезапно пришедшее в голову сомнение. Вовка мысленно перебрал всех потенциальных участников команды, но подходящего кандидата на должность штатного провокатора так и не нашёл. Однако тревога не уходила. Ну, разве что – новичок Пелева? – вновь разволновавшись от предчувствия несанкционированной засады, размышлял Вовка, - какой-то он несерьёзный, и со своей думой в голове. А не с моей. Нехорошо это. Однако времени в обрез. Проверим его в настоящем деле, - настраивал он себя на грядущий беспримерный героизм.  Всё-таки, маловато живой силы, нам бы ещё каких хлопцев сагитировать, - снова поддавался необъяснимому чувству опасности Вовка.

Но агитироваться в округе никто почему-то не хотел. Мужики, услышав звуки Вовкиных призывов типа «Трудящие всех стран, объединяйтесь» или «Вся власть – народу», которые Вовка придумал было горланить по утрам в матюгальник, бросали недопитое пиво и скрывались со дворов в хаты, оставаясь сугубо недоопохмелёнными. А что такое недоопохмелённый местный мужик, Вовка, да и все его соратники, очень хорошо себе представляли и знали, как в своё время записал Вовка, не понаслышке. Бабы же в ответ начинали причитать и самопроизвольно слезиться от жалости к одиноким борцам за народное счастье. Но ставни тоже не забывали захлопнуть. Так что, на серьёзную поддержку массового сознания рассчитывать в такой ситуации не приходилось. 

Тем не менее, решено было выступать немедленно. Прямо сейчас. План был такой – потрясти главные силы врага внезапностью с тем, чтобы, проникнув внутрь царёва логова, заняться передовой пропагандой и разлагающей агитацией среди его обитателей, а самого царя поймать и отмутузить как следует, чтобы впредь угнетать и издеваться над народной массой у него и мыслей не возникало.

В общем, собрались. Лёвку отправили быстрым ходом крейсер холостой болванкой заряжать, а сами пошли обозом с полной, как говорится, выкладкой. Впереди процессии на броневичке продвигался Вовка, с энтузиазмом накручивая педали. Сбоку на броневичке красовалась с любовью выписанная красным фломастерам звезда, исполненная с вечера лично Вовкой. Правда, какая-то сволочь нацарапала гвоздём прямо под символом революции крайне реакционное слово «Hitachi». Что оно конкретно означало, и кто это сделал, никто толком не знал, однако все почувствовали перспективу опасного заговора и преднамеренной провокации. А Пелева предположил, что этот акт вопиющего вандализма мог бы принадлежать руке тайного агента царской охранки, а по совместительству - статского советника г-на Фандорина, искушенного как в искусстве прогосударственной провокации, так и в знаниях множества заморских языков. Упомянутый господин был  известен повсеместно, как неутомимый борец за державность и искусный мастер политической разводки. Но, как и кто на самом деле мог проникнуть на территорию деревни незамеченным, так и осталось загадкой. Однако, на ремонт колесного реквизита, даже косметический, времени уже не оставалось. К тому же, издалека нацарапанное непотребство было почти не заметно, поэтому машину решили не трогать до завершения спецоперации.

Когда Вовка уставал, передовую машину сзади подталкивали вручную Фридка с Карлушей. Следом ехала тачанка, впряженная в две пары стройных близнецов – Зинку с Камнем и Гуся с Берёзой, служивших пристяжными. А коренным подцепили долговязого и оставшегося без братской пары Феликса. В тачанке обустроились Надька с алюминиевой кастрюлькой, предназначенной для полевой кухни, и Анка-пулеметчица с собственно пулемётом. За ними, ведя лошадок в поводу, шагом следовали Сёмка с Климкой. А венчал строевой порядок Йоська на ослике, передвигая за собой по воздуху надутого боевого слоника, покачивающегося на слабом ветру, периодически подставляя ему свой потраченный бок, который накануне еле удалось залатать усилием передового сознания с помощью резинового клея и кусочка подходящей водонепроницаемой материи. Жорка же в поход не пошёл, оправдавшись необходимостью срочной инспекции подпольного финансового резерва. Остальные наличные близнецы тоже воздержались от похода, оппортунистически сославшись на свой гуманистический образ мыслей или на подрывную деятельность местных обувщиков, вовремя обеспечивших личный состав косолапием и преждевременными поранениями в виде невыносимых для перемещения пешим порядком мозолей. Тем не менее, боевой дух новообразованной красной армии в эти минуты был силен, как никогда!

Но проникнуть на территорию дворца Вовке и его друзьям в тот день не удалось. Как выяснилось, балтийские матросы накануне продали последний холостой пистон от крейсеровой пушки известному одесскому разбойнику Бене Ладенсону, который увез дефицитный товар к себе для целей браконьерской рыбалки и запугивания и без того пугливых представителей незалежного рыбнадзора. Поэтому ожидаемого всеми сигнала к началу штурма так и не последовало. Красная армия несколько часов топталась у наглухо закрытых ворот дворца, тщательно охраняемого по периметру мобильным взводом злобных наемников - покемонов. Эти микроскопические монстры были настолько агрессивны, что за три часа бесполезного простоя красной армии нещадно искусали всех заговорщиков. Эти покемоны предварительно сбивались в плотный реакционный рой, который периодически вылетал плотной тучей из-за ворот дворца в целях покуса и кражи передовой революционной крови с последующим возможным заражением её ранее неизвестными возбудителями, крайне опасными для дела прогресса и борьбы за свободу трудящихся.

Кстати, в тот день на площади перед дворцом и зевак-то совсем не было, что сильно разочаровало Вовку, тайно надеющегося на широкое освещение революционного порыва, как в несознательных слухах, так и в официальных средствах массовой информации.

– Да-а, - с досадой подумал Вовка, - теперь придётся самому репортаж для Икры писать. Но больше всего Вовка разозлился из-за царя, который показался перед неудачливыми штурмовиками всего на минутку. Царь, издалека жутко похожий на популярного в те времена артиста Никитку, вышел на балкон и, приладив подзорную трубу, направил её прямо на авангардный броневичек. Настроив резкость и быстро оценив создавшееся положение, царь оторвался от увеличительного стекла и обеспокоено замахал рукой, призывая кого-то изнутри помещения. Тут же на балкон вышли несколько прилично одетых мужчин, которые, по очереди прильнув к наблюдательному устройству, принялись что-то возбужденно обсуждать. Голоса было слышно плохо, но обрывки фраз всё-таки доносились до Вовкиного уха. Он расслышал только «Цусима», «японского посла ко мне»,  «революция» и «провокация». – Ага, значит, всё-таки провокаторы моё транспортное средство испоганили, - догадался Вовка.

- Сатрапы! – закричал он, забравшись на капот броневичка и обращаясь к балконным зрителям, - долой самодержавие! Да здравствует власть трудового народа!

Видимо, отчаянный Вовкин крик долетел по назначению, потому что царь подошёл к самому краю балкона и, поглядев в направлении одиноко митингующего Вовки, нагло ухмыльнулся и повертел своим державным пальцем у своего же богоизбранного виска. После чего вся правящая клика скрылась от взоров революционеров за оконными шторами.

- Это он тебе показал? – спросил, нахмурившись, Йоська, обращаясь к Вовке.

- Это он нам всем показал, - разделил Вовка непереносимую ношу ответственности поровну среди всех членов мятежного коллектива.

- За оскорбление можно и в суд подать, - обеспокоено заметил Берёза, заёрзавший на месте от создавшегося психофизиологического неудобства, - даже в международный, а лучше – в Лондонский.

- Эка тебя прихватило, - резко осадил его Феликс, - тоже мне, правокачатель нашёлся. Видать это он не всем нам, а одному тебе пальцем у головы сигнализировал. Какой, блин, суд! Их из пулемёта надо косить. А ну, Пелева, разворачивай свою глину, щас шибанем по самодержавию от всей нашей единой и беспокойной души! – воодушевился Железный своей руладой и быстрым шагом направился к тачанке.

Однако до тачанки он дойти не смог, будучи незамедлительно атакован роем юнкерских покемонов, тайно пробравшихся Феликсу в карманы кожаного пальто и сидевших там инкогнито вплоть до получения  шифрованного радиофицированного сигнала к началу атаки на безоружное тело. Феликс отчаянно зачесался везде и остановился, размахивая руками. Натиск скрытого врага был немедленно ослаблен, а наблюдающим за происходящим свидетелям пришлось сделать единственно правильный вывод о том, что любая проявленная агрессия тут же вызывает ответную. И решили, что рисковать и лезть на рожон в ситуации явного превосходства невидимой силы контрагента, по меньшей мере, нецелесообразно.

Вечером в «Трёх источниках» было необычно тихо. Участники временно провалившегося восстания сидели хмурыми, и даже пиво, скорее, отягощало плоть, но не будоражило кровь и не поднимало дух. Вместе с ними переживали провал и оставшиеся по сфабрикованным причинам дома остальные посетители кабачка. К тому же, куда-то бесследно пропал неблагонадёжный новичок Пелева, прихватив с собой союзницу Анку вместе с основным боевым орудием, представленным в арсенале компании в виде пулемёта. Это, конечно, заметно снижало огневую мощь революционной армии, от чего всеобщая гнетущая печаль только нарастала.

- В чём же причина нашей текущей неудачи, товарищи? – попробовал проанализировать сегодняшний конфуз Йоська.

- Кажется мне, друзья, что слишком далеки мы от народа… - задумчиво обозначил ход своих нелёгких раздумий Вовка.

- Где-то я это уже слышал. Или читал, - некстати вставил своё короткое слово Гусь. – Не у тебя, Вов?

- Какая разница? – Вовка сморщился от надоедливости чужой и совершенно посторонней мысли. – Тут главное понять причину. Почему народ за нами не пошёл?

- А чё тут гадать-то? Слоганы… лозунги, то есть, не те бросаете в массы. Не подходят к сегодняшнему моменту ваши кричалки, - выставил свой веский аргумент Берёза. – То есть – наши… - быстро поправился он, украдкой поглядев на Йоську, чувствуя в нем непримиримого антагониста всей мировой либеральной идеи.

- Предложения есть? – деловито осведомился Вовка.

- А то! – живо откликнулся Берёза. – Ну, сами послушайте, какую фигню вы народу предлагаете… Объединяйтесь, мол, братаны, и берите власть за горло. На такое фуфло ни один народ в мире не поведётся. Во-первых, с кем это вы ему предлагаете объединяться? И, во-вторых, на фига народу эта власть? Он от неё, как чёрт от ладана морду воротит, а то и вообще скрывается, даже стакан не допив. Сами же видите…

- Это правда, - согласился Вовка наперекор своему убеждению, но согласуясь с повторяемым и неоспоримым фактом – народ предлагаемым простым и понятным словам из матюгальника не доверял. – Ну, и что делать? – снова предъявил он свой наболевший вопрос.

- Где-то я это уже читал. Или слышал… - снова вставился, было, Гусь, но на этот раз был бесцеремонно прерван раздраженным до кровожадности Йоськой, который просто хрястнул по столу свои волосатым кулаком.

- Я вот что думаю, - вынес свои мысли на суд товарищей Левка-Иудушка. – Тут надо массу завлечь чем-нибудь простым и увлекательным.

- Я могу чёс самых популярных народных балалаешников организовать, - сразу предложил свои услуги струхнувший Гусь. – Могу и оплатить, если что…

- А я так считаю, - снова грозно поглядев на Гуся, произнёс Йоська, - надо сказать народу просто «Грабь награбленное». И он потянется за нами. И попробуйте мне возразить, что народ не пойдет бить морду, если ему сначала разъяснить, что в кутузку он за это потом не угодит. И первым делом натравить его на эту кутузку. Кстати, там, в застенках очень много сочувствующего нам, а потому крайне полезного народа томиться. Сразу получим преимущество в живой силе. Это раз. И ещё, если посулить народу затариться чужим добром на халяву, и тоже без последствий, он нас сам на руках во дворец принесёт. И пощелкает всех этих защитников кровавого режима – покемонов, как комаров электрической мухобойкой.  Это два, - завершил выступление Йоська, почесавши свои покусанные бока и сморщившись от неприятных воспоминаний о неравной схватке с мелким, но сильным и неуловимым классовым врагом.

- Угу. Может ещё всем грабли выдать, чтобы удобнее грабить было? - поинтересовался главный спонсор всех интернациональных революционных программ Жорка.

- Ну, грабли – не грабли, а на вилы очень даже могут пригодиться. С вилами народ непобедим. Кого хочешь на них вздёрнет, если ему вовремя правильную цель указать, - ухмыляясь, отпарировал Йоська.

- Мысль, однако, интересная, - задумчиво кивнул головой Вовка. – В ней, несомненно, присутствует рациональное зерно. Надо сначала по деревне все вилы конфисковать. Экспроприировать, то есть. А потом народу предложить борьбу за правду и светлое будущее, - финализировал Вовка какое-то, одному ему понятное, логическое построение. 

- Ну, уж нет, - возразил активизированный нынешними покусами Йоська, - сначала идею в массы, а уж потом – вилы. Сперва идея должна массой овладеть. А потом уж – масса идеей. Только так масса может приобрести идейный вес. Иначе я за результат не ручаюсь, - закончил он, передёрнувшись от воображения возможных последствий проявления протестных настроений недоопохмелившегося электората, к которому спозаранку явились идейно голые и потому ненавистные экспроприаторы.

42. Идея и массы

Поскольку Вовка с детства любил народную массу, соображение об оплодотворении её подходящей прогрессивной идеей показалось ему вполне подходящим и своевременным. – Тут, главное, чтоб Надюха моя домостройная меня к этой массе невзначай не приревновала, - прорабатывал Вовка превентивные меры личной безопасности. Кстати, - развивал свою плодотворную мысль Вовка, - а ведь можно ещё на вооружение и бейсбольную биту взять, когда момент для следующей попытки представится. Очень эффективный инструмент, - вспоминал он, поёживаясь.

Вовка перечитывал свои записи, сделанные на Саянах и Байконыре, и ещё раз убеждался, что лозунг «Грабь награбленное», пожалуй, является наиболее лаконичным и доступным для восприятия широкими слоями населения, обдумывающим своё дальнейшее бытиё. Ещё Вовке понравился собственноголовно придуманный слоган «Всё поделить», но последний казался более абстрактным, а поэтому мог вызвать в коллективном мозгу массы неоднозначные и нежелательные интерпретации. А это уже сулило определённые трудности в реализации краеугольной идеи о построении счастливого братства по типу всеобщего коммунистического рая на отдельно взятой территории. 

- Надо как-то доступно объяснить народу о грядущем светлом будущем, - советовался Вовка с боевыми товарищами, - ну, дескать, что коммунизм не за горами…

- Ты ж сам нам говорил, что он-то как раз и есть за горами, - придирался к словам экономный Жорка, не любивший излишнего экстрима и справедливо запросивший развёрнутый бизнес-план, как намечающейся революции, так и построения светлого будущего на десятилетнюю перспективу. Жорка оказался очень хитрым и жадным. Правда, сам он обижался на «жадного» и предпочитал обзывалку «экономный». – Да, - любил повторять он, - я экономный, как сама экономика. И при этом довольно ухмылялся, поигрывая замысловатыми счётами системы, то ли «соробан», то ли «суан-пан». Эти специальные счеты Жорка получил в подарок давным-давно от какого-то бухгалтера, то ли из Японии, то ли из Китая. В инструкции к счётам было недвусмысленное предупреждение о том, что злоупотребление этим прибором при разнообразных пересчетах может вызывать психические расстройства. Но Жорка на эти пустые призывы своего драгоценного внимания не обращал, и всю свою сложнейшую бухгалтерию держал исключительно на соробане. Или суан-пане.

Похваляясь своей экономностью, он даже начал настаивать на дроблении десятилетнего отрезка экономической жизнедеятельности на два пятилетних и, таким образом, впервые ввел в обиход будущего населения райской обители понятие «пятилетка». Вечно спешащий куда-то Вовка, как-то спросил у Жорки, а что, мол, будет, если эту пятилетку, к примеру, за четыре года покрыть или даже – за три.

- Ну, если за четыре, - спокойно пояснил Жорка, - то будет бардак. А если за три, то – очень большой бардак, - разочаровал Вовку Жорка, подчёркивая своей осведомленностью о будущем непременную необходимость жесткого соблюдения сметы и календарного плана задуманного наднационального проекта.

Так вот, чтобы когда-нибудь дожить до светлых дней свершений пятилеток, сейчас во всей абсолютной необходимости встала задача идейного оплодотворения массы. Вовка решил заняться этим прямо с утра, пока народ ещё не очухался от тупо зудящей в голове невзгоды предыдущей ночи. – Жалко, Пелева-гад удрал, а то бы пригодился завтра со своей обещанной пустотой в мозгах, чтоб новую оперативку людям под кумпол загрузить, - досадовал Вовка накануне вечером, - или операционку?

Так или иначе, с утра Вовка взял свой матюгальник, прихватил авоську с флягой самогона для экстренного задабривания контингента при прогнозируемом наступлении форс-мажорных обстоятельств, и отправился в агитпробег по Европе. 

У первого окраинного дома на лавочке сидели три опухших мужика с полупустыми бутылками пива и курили самокрутки, свёрнутые из газеты «Икра» дрожащими и неуклюжими утренними пальцами, требующими немедленного успокоения. При Вовкином приближении мужики привычно засобирались в укрытие. Для предотвращения этого нежелательного факта Вовка вскинул матюгальник и звонко заорал в него: «Грабь награбленное!»; «Всё поделить!»

Забежавшие было за калитку мужики, замедлили скорость ретирования и с интересом уставились на Вовку, любопытно выглядывая из-за призаборных кустов акации. Видимо, они были весьма заинтригованы обновленным репертуаром пропагандиста и решили дождаться дальнейшего развития агитационной мессы. Тем временем Вовка целеустремлённо приближался к населению, самозабвенно и громко повторяя незамысловатые мантры.  Поравнявшись с калиткой, за которую минуту назад нырнул ограниченный контингент представителей народной массы, Вовка остановился и ещё раз выкрикнул главный доходчивый лозунг про награбленное. Следом за этим из-за забора вылетели трое вдохновленных ритмичными призывами мужиков. Двое схватили агитатора за грудки, а третий сильным и натренированным движением выдернул из Вовкиных рук авоську. Бегло осмотрев содержимое, налетчики, овладев своим яростным революционным порывом, примирительно поинтересовались у только что ограбленного идейного просветителя: «Ну чё, мужик, пить будешь?»

- Я, вообще-то, не пью, - поделился Вовка своей слабостью с потенциальным мятежным элементом.

- А чё тогда с бутылью тут ходишь? Чё народ баламутишь, - не понимая сути Вовкиного отказа, с недоверием поинтересовались мужики.

- Да, вот, хожу тут, агитирую за права простого народа отобрать себе всё чего ему положено, - объяснился Вовка со встречной народной силой.

- А.. – протянули разочарованно мужики, - ну, тогда вали отсюдова, пустобрёх. Мы уже у тебя отобрали всё, что нам положено. Отныне ты свободен, чувырло, - оскорбительно высказался в отношении Вовки один из активных экспроприаторов провокационной авоськи.

- Ну, вы хоть сумку-то верните, - примирительно попросил Вовка в подспудной надежде на продолжение завязавшегося диалога.

- Да, пошёл ты… - дружным хором ответили мужики. – Ходють тут всякие, сначала грабить науськивают, а потом чевой-то ишшо в зад норовят стребовать. Уйди отсюдова по-хорошему, пока не зашибли в кровь, - коротко, но вполне миролюбиво сформулировала своё настроение агрессивно настроенная биомасса, обозначая факт безоговорочного и окончательного расставания.

Вовке ничего не оставалось, как беспрекословно пойти назад, при этом немало впечатлившись своим непродолжительным, но очень плодотворным блиц-броском в народ. – А ведь лозунги-то работают, - радостно думал Вовка, осознавая могучую и несокрушимую силу правильно сформулированной и умело брошенной на благодатную почву фразы, а также оценивая всю мощь разрушительного потенциала вербально обработанной массы,  - ещё как работают. Теперь надо просто направить этот несокрушимый вектор в нужное направление или русло, - успокаивал себя он, внутренне вздрагивая от воспоминаний о вовремя купированном народном гневе, имеющем тенденцию моментальной трансформации в тотальный и всепоглощающий мордобой. Так Вовкой был открыт самый эффективный способ работы с человеческой толпой, позже получивший учёное название нейролингвистического программирования.

К новому штурму Вовка решил подготовиться тщательно, чтобы окончательно решить вопрос о власти и более уже никогда не заморачиваться мелкими проблемами, а перейти сразу к крупным. А именно – обдумать и воплотить в жизнь идею справедливого общества всеобщего равенства минимальных потребностей и соответствующего распределения.

Для захвата власти Вовка решил привлечь профессиональных борцов за справедливость. – По крайней мере, помогут массовость обеспечить, - так размышлял Вовка, послюнивая карандаш, в целях немедленной фиксации своей передовой мысли на бумаге.

Профессиональных пикетчиков тогда в Европе было мало. Вернее – осталось мало. Революционный массовый порыв, подогреваемый японскими лазутчиками, уже сам собой сник, поэтому специалисты по умелой организации беспорядков ценились на вес золота. В прямом смысле этого слова. После долгих размышлений о подходящих кандидатурах Вовка остановился на тройке известных во всей округе активных гуманитарных студенток – Смирновой, Соловьевой и Свистуновой. К этой полуподпольной и малочисленной, но крайне экстремистской группировке примыкал ещё один юноша с каким-то скромным романтическим названием. А коллектив в целом числился в оперативных сводках под ничего не значащей аббревиатурой «СССР». Этот самый «СССР» славился тем, что мог организовать выступление народной массы с последующим задержанием и приводом в околоток в любом месте и по любому поводу.

Ходили даже слухи, что однажды юным борцам за справедливость удалось быть задержанными жандармерией за распитие простой минеральной воды. Вся общественность тогда страшно веселилась над неуклюжестью короткой мысли некогда могучей, а ныне, скорее, искусственно надутой и потому нелепой важностью государственной правоохранительной системы.

Вовка с детства знал, что умелое осмеяние, по сути, являет собой, если не полное уничтожение, то уж, по крайней мере, смертельное унижение всех вражьих потрохов, что непременно должно спровоцировать бессовестную и лицемерную правящую верхушку на неадекватные ответные действия. По замыслу «СССР» должен был решить сразу две задачи – обеспечить массовость мероприятия с достойным освещением в СМИ, а также отвлечь на себя бдительных и бездушных охранников для беспрепятственного прохода авангардного эшелона вглубь дворцовой территории.

К счастью, в скорости объявился и безвинно оговоренный новичок Пелева, который, как выяснилось, никуда не сбегал, а был самостоятельно озабочен разрешением проблемы нейтрализации неугомонных покемонов. Некоторые познания в области восточных языков позволили ему напрямую связаться со знаменитым химиком современности японцем Асахарой и выторговать у него баллончик с газообразным отравляющим веществом под названием зарин, применявшемся в те времена в ограниченных масштабах для потравы воинствующего инакомыслия, а также обывательского элемента, не успевшего в суете своих прозаических дел вовремя обзавестись противогазом. Газом из баллончика решено было заправить надувного слоника, чтобы тайком пронести его к дворцовым воротам в качестве праздничного украшения, а затем неожиданно опорожнить перед лицом неуловимой, а потому - превосходящей силы противника. Надежда была на то, что в боевой комплект покемона, вследствие его миниатюрности, не оснащён средствами индивидуальной защиты супротив вероломной химической атаки.

Утро 25 октября выдалось дождливым и хмурым. Вихри враждебной природы, неподдающейся идеологической дрессировке, веяли над угрюмой местностью, готовящейся сделаться полигоном для нелёгких и продолжительных испытаний Вовкиных идей по справедливому обустройству пространства окружающей жизни.

- Прям хоть ераплан в небо засылай - тучи разгонять, - с чувством досады произнёс Вовка, обижаясь на неподотчетные человеческому желанию погодные условия. – Вот, как осуществим революционный прорыв, надо будет подумать о создании специальной авиации для ежедневной борьбы с глупостью природного катаклизма. Отсутствие солнечного света вызывает авитаминоз и общее истощение организма, что отягощает дело борьбы за справедливость материально и ментально - решительно и со знанием предмета заявил он соратникам, сгрудившимся вокруг входа в «Три источника» и зябнувших на осеннем ветру в ожидании команды к выступлению.

- Ну что? По коням, друзья? – резво распорядился Лёвка, которому не терпелось с успехом докончить дела местечкового масштаба и разом перейти к прогрессивным преобразованиям в международном масштабе.

Вот так, обыденно и неприметно, начинался день, который в последствии был описан тысячи раз, как время начала новой жизни в планетарном масштабе. А некоторые, особо увлеченные писатели, настаивали даже и на вселенском масштабе. День, в честь которого проводились шумные военные парады и демонстрации, а в небо над столицей поднималась придуманная Вовкой специально обученная эскадрилья, натренированная на борьбу с равнодушной силой природы и обеспечивающая населению ясное небо над головой, хотя бы на кратное время всеобщего праздничного ликования.

«Красные зори, красный восход, красные речи у Красных ворот, и на площади Красной, народ…. За дулами дула, за рядом ряд, и полымем сдуло царей и царят», - примерно так всё и случилось, как записал потом увиденное сочувствующий произошедшему футуристический поэт Николай Асеев, которому выпало родиться весьма не вовремя. Как известно, футуристы всегда рождаются не вовремя, а потому никогда не удовлетворены настоящим и всегда просятся в будущее. Но их не пускают. Отсюда и муки творчества, выплёвываемые наружу стихотворным способом. Он и красную конницу сумел художественно отобразить, и вообще всю радость революционного момента: «Насилье родит насилье, и ложь умножает ложь; когда нас берут за горло, естественно взяться за нож».

А ещё лучше второй штурм описал поэт-пьяница Садофьев, известный в узких кругах несоразмерностью не только однообразной рифмы, но и своей разнообразной натуры. Примерно так у него получилось:

«Крики... Тревога... шаги... пулеметы... орудья... штыки...
Вышли, восстали красные заводы, окраины, кварталы,
Казармы, флот, гневно-мятежные команды, полки,
Высоко взметнулись, зареяли полотна ярко алы!
Растерянность вбежала в Зимний, оковала министров...
Дворцы, бель-этажи - во власти страха, свирепости.
Матросы с крейсера послали ультиматум-выстрел:
Свергнутая власть размещена в бастионах крепости».

Приврал он, конечно. Никаких орудий и пулемётов не было. Да и восставали далеко не все, им перечисленные. Зато с цветом угадал и с крейсером. Левка-то, всё-таки запал для крейсеровой пушки достал, ну, и пальнул, как договаривались - холостым. Тут всё и началось. Зарином всех покемонов нейтрализовали, во дворец проникли. Масса, кстати, народная очень недовольной осталась и обиду на Вовку затаила, потому что самогона так и не нашла. Разгромила всё от досады, а самые блестящие вещи безвозвратно потырила, чтобы впоследствии обменять на вожделенный напиток. Если выражаться понятным языком, то можно сказать, что царские богатства были, по сути, пропиты народом в отместку за многовековое угнетение и просто так – из свинства и зависти.

Как уже определил догадливый читатель, описания собственно штурма в этой главе не последует. Да, и что там описывать? Во-первых, надоело насилие до страсти. А во-вторых – и так все знают: просрали Россию безответственные политики во главе с некудышним царём. А ещё императором назывался. Хирохито хренов. Ну, а уж Вовка таких пендюлей ему навалял, что тот, не выдержав позора, отрёкся от занимаемой должности и сбежал в далёкий и казавшийся надёжным город Ебург. Как потом оказалось – зря… Лучше б он в Париже поселился или, скажем, ещё в каком-нибудь Лондоне, где теперь все беглые засранцы и прочие (тоже беглые) селятся. Но кто ж знал тогда, что так всё обернётся? Разве что махатмы, да гуру БГ, который Большой Звездец Вовке бесплатно предсказывал. Так только, далеко они были… Не спросить, не посоветоваться… Даже Вовка толком ничего не знал. Может, только Феликс Железный, назначенный Вовкой начальником всей тайной коммунистической жандармерии, имел информацию. Но он не сознался. Потому что не успел.

44. Утрата Феликса

- Что-то внутри у меня сумрачно и сердце болит, - как-то Феликс говорит.

- А ты пургена прими, очень очищает. Мне тут ходоки давеча целую пачку подарили. Говорят, всей деревней от всех болезней лечатся. Самогон и пурген. Счастливо живут, - Вовка ему с ходу отвечает.

Somos socialistas, palante, palante!
Y al que no le guste, que tome purgante!

- Не ходоки это, Вовка, а мудаки, и вообще расхитители трудовой собственности. Вместо того, чтоб зерно и хлеб в желудках сберегать и переваривать тщательно, они пургеном своим только продукт переводят. Сволочи. Пурген, кстати, в любой аптеке купить можно. А у меня сердце болит. Постоянно. Возможно – о народе. Я думаю, клапан надо менять, срочно причем. А клапаны эти только за морем делают. Импортные они, дорогие очень.

- Блин, так разве в том дело, что дорого! Главное - в другом. Не может настоящий борец за светлое дело рабочей победы в своем сердце буржуазный импортный клапан носить. Хреново это, не по-нашему. Да, и товарищи не поймут.

- А чё ж делать-то, блин, если болит?

- Чё-чё - на вот, пурген, запей кипяточком. Вон, китайцы на днях заезжали. У них там народу полно, а жрать нечего. Говорили, будто кипяточек очень для здоровья полезен, витаминов в нем много с минералами.

- Ага, насчет витаминов ничего не скажу. А минералов много, особенно металлов. Точно знаю. Вон, гляди - какая жёлтая вода из крана течёт. Как голову помою, волосы как железные становятся. Меня уж и жена моя Сонька железным Феликсом с утра кличет. А эти козлы в отделе - железным дровосеком. Ни хрена в стратегии не понимают. Им бы всё полыбиться, да позубоскалить. А кто врагов железною рукою душить будет? Сразу все бегут - Феликс, Феликс, помоги. Так что, Вовка, сам гляди, кто тебе дороже. А без клапана импортного пропаду я.

И пропал. Как-то на собрании вышел выступать, да так разволновался, доказывая необходимость массовых зачисток инакомыслящего контингента, что упал и помер, успев только крикнуть: «Если б пришлось начать жизнь снова, я бы начал ее так же». Вот какой был человек. Тут же организованная сила чекистов сплела ему венок, сделанный из винтовок, револьверов и скрещенных шашек. «Время, время! Не твое ли зверство не дает ни сил, ни дней сберечь! Умираем от разрыва сердца, чуть прервав, едва окончив речь!» Так написал о Феликсе замечательный поэт Николай Асеев, который, как уже отмечалось, не вовремя родился. А то бы ещё что-нибудь написал хорошее. Впрочем, ему удалось ещё вот это, историческое «Не за силу, не за качество золотых твоих волос сердце враз однажды начисто от других оторвалось». Но это он у Вовки стырил из рабочих записок, приготовленных для статьи «Лучше меньше, да лучше», написанную в пору Вовкиного тотального облысения.